Ширли Джексон - Мы всегда жили в замке

Если Хелен Кларк заходила в продуктовую лавку Элберта – к примеру, чтобы купить банку томатного соуса или фунт кофе, по рассеянности забытые кухаркой, – все вокруг желали ей доброго утра и сообщали, что «сегодня погода заметно улучшилась». Дом Кларков был новее, чем дом Блэквудов, но уж никак не красивее. Наш отец привез в дом пианино – первое пианино, которое видели в городке. Каррингтоны владеют бумажной фабрикой, зато Блэквудам принадлежит вся земля между шоссе и рекой. Шепарды с Олд-Маунтин подарили нашей деревне ратушу с белыми стенами, остроконечной крышей, зеленой лужайкой и пушкой, установленной прямо у входа. Ходили было разговоры о том, что надо бы разделить деревню на районы, снести лачуги на Крик-роуд да отстроить заново – под стать красивой ратуше, – но в итоге никто не пошевелил и пальцем; может быть, они думали, что Блэквуды вдруг начнут ходить на собрания. В ратуше жители деревни получали лицензии на охоту и рыбалку, и раз в год Кларки, Каррингтоны и Шепарды посещали собрания, торжественно голосуя за то, чтобы смести с главной улицы свалку, которую натащили Харлеры, да убрать скамьи от универсального магазина. И каждый год прочие жители радостно хоронили это разумное начинание большинством голосов. От ратуши уходила налево Блэквуд-роуд – моя дорога домой. Она огибала большим кольцом землю Блэквудов, каждый дюйм которой был огорожен сетчатым забором, воздвигнутым еще моим отцом. Большой черный камень неподалеку от ратуши отмечал начало тропинки, и здесь я отпирала калитку, запирала ее за собой и шла через лес. Вот я и дома.

Жители деревни всегда нас ненавидели.

Я играла, отправляясь за покупками. Я представляла себе детские игры, где доска делилась на маленькие квадратики, и каждый игрок делал ход в соответствии с числом, выпавшем на игральном кубике. Игрока всегда подстерегали опасности вроде «пропустить один ход», или «отступить на четыре квадрата», или «вернуться в начало», а еще маленькие радости, например, «передвинуться вперед на три квадрата» или «бросить кубик еще раз». Библиотека была точкой старта, а черный камень желанной целью, до которой надо было добраться. Я должна была спуститься по одной стороне Мейн-стрит, пересечь ее и подняться по другой ее стороне, пока не поравняюсь с черным камнем, и это означало, что я выиграла. Сегодня я начала хорошо, с большим запасом энергии, по безлюдной стороне Мейн-стрит; возможно, день окажется хорошим – весенним утром случалось и везение, жаль, что нечасто. Если сегодня удача будет мне сопутствовать, позже я совершу маленькое жертвоприношение в виде какой-нибудь драгоценности – просто из благодарности.

Сделав глубокий вдох для храбрости, я отправилась в дорогу, не глядя по сторонам. Мне нужно было нести продуктовую сумку и библиотечные книги; я следила, как ступаю по земле, переставляя одну за другой ноги, обутые в старые коричневые туфли моей матери. Я чувствовала, что за мной наблюдает кто-то, сидя у окна почты – мы не получали почту, у нас не было телефона; шесть лет назад мы поняли, что ненавидим и то и другое; однако вынести этот мимолетный взгляд из окна мне было вполне по силам. За мной следила старая мисс Даттон, которая никогда не таращилась в открытую, как другие, а только подсматривала сквозь жалюзи или из-за края шторы. Я ни разу не поглядела на дом Рочестеров. Было невыносимо думать, что там родилась моя мать. Иногда я гадала, знает ли семейство Харлер, что живет в доме, который должен был принадлежать Констанс. Они не слышали, как я иду мимо, потому что в их дворе стоял вечный грохот сокрушаемого молотком старого металла. Возможно, Харлеры думали, будто нескончаемый шум отгонит демонов. Или, может быть, у них был такой особый музыкальный слух, что они находили приятным металлический лязг. Возможно, внутри дома Харлеров была та же свалка рухляди, что и снаружи, и Харлеры жили, сидя в старых ванных, и ели свой обед с щербатых тарелок, которые вместо стола ставили на остов древнего «Форда», гремя жестянками и перекликаясь утробными голосами. Перед обиталищем Харлеров тротуар всегда пересекала полоса грязи.

Далее следовало пересечь улицу («пропусти один ход»), чтобы очутиться прямо перед продуктовым магазином. На обочине дороги я всегда застывала в нерешительности, чувствуя себя беззащитной и выставленной напоказ, пока мимо летели машины. Почти весь транспорт, что двигался по Мейн-стрит, все эти грузовики и легковушки проезжали нашу деревню по шоссе насквозь, и водителям вряд ли приходило в голову смотреть на меня. Зато я легко распознавала местные машины – по быстрому, злобному взгляду из-за руля – и всегда гадала, что случилось бы, сойди я с обочины на проезжую часть. Может быть, мгновенный, почти неосознанный рывок машины в мою сторону? Просто для того, чтобы как следует напугать. Или увидеть, как я в ужасе отскакиваю? А затем смех, смех со всех сторон. Из-за шторы на почте, со стороны мужчин перед универмагом и женщин, выглядывающих из дверей продуктовой лавки. Вот злорадствовали бы они все, наблюдая, как Мэри-Кэтрин Блэквуд спасается из-под колес машины! Иногда я, чтобы перейти на ту сторону, проходила лишние пару или даже тройку поворотов только потому, что ловила момент, когда на дороге в обоих направлениях не будет машин.

На середине улицы я вышла из тени и очутилась на ярком слепящем апрельском солнце. К июлю асфальт от жары сделается мягким и мои ноги станут вязнуть в нем, отчего путь через дорогу станет еще опаснее («Мэри-Кэтрин Блэквуд попала под машину, пытаясь вытащить увязшую в асфальте ногу» – что означало бы «вернуться на старт»), а дома начнут казаться еще безобразнее. Все в городке было выдержано в едином духе, и стиль блюли очень строго; люди будто нуждались в уродстве и питались им. Казалось, что дома и магазины были понатыканы в пренебрежительной спешке, лишь бы дать кров убогим; а особняки Рочестеров или Блэквудов – и даже здание ратуши – были перенесены сюда по чистому недоразумению из какой-то далекой и прекрасной страны, где люди жили в согласии с красотой. А может быть, эти красивые дома были взяты в плен – в наказание Рочестерам или Блэквудам с их черными сердцами? – и гнили в городке, точно в тюрьме. Наверное, медленно пожирающая эти дома плесень была печатью безобразия своих обитателей. Магазины, выстроившиеся вдоль Мейн-стрит, были выкрашены в неизменный серый цвет. Их владельцы жили тут же, над магазинами, в строгом ряду квартир на вторых этажах, которые глядели на улицу столь же строгим рядом окон; бесцветные занавески придавали им безжизненный вид. Попадая в наш городок, любая яркая вещь быстро теряла свою душу. Этому упадку городок был обязан отнюдь не Блэквудам; просто такова была природа здешних жителей, и наша деревня оказалась для них просто идеальным местом.

Читать дальше