Грег Айлс - Смерть как сон

Идти к Вингейту одной было рискованно, но я давно научилась просчитывать риски. Работа военкора чем-то похожа на ремесло рыбака-алеута: отправляясь в дорогу, всегда знаешь, что запросто можешь не вернуться. Но когда ты качаешься в утлом каноэ, тебе противостоят лишь океанские волны и суровая погода, а в зоне военного конфликта за тобой охотятся люди, которые хотят тебя убить. Может, и Вингейт захочет того же самого. Я не удивлюсь, если он уже знает, что произошло в Гонконге. Директор музея мог рассказать, что на выставку явилась белая женщина, точь-в-точь похожая на одну из «Обнаженных в состоянии покоя». Интересно, известно ли Вингейту, что одна из моделей как две капли воды походит на военного фотографа Джордан Гласс? Да, это интересно… Наш короткий телефонный разговор ясно показал, что он меня знает. Но мог ли видеть прежде? Хотя бы мою фотографию? Вряд ли. Последний раз я жила в Нью-Йорке двенадцать лет назад, когда была еще далеко не так известна.

Степень опасности Вингейта прямо связана с его близостью с неизвестным художником. Знает ли он, кто послужил моделями для картин? Что речь идет о пропавших без вести женщинах? Возможно, о погибших женщинах? Неужели его комиссионные настолько высоки, что он способен закрыть глаза на убийство? А если так, то в какой степени он опасен для меня? Черт, ведь я не узнаю этого, пока не поговорю с ним!

В одном сейчас сомневаться не приходится: если я сначала пойду на встречу с ФБР, к Вингейту меня уже никто и близко не подпустит. Вся информация, которую я смогу потом почерпнуть, поступит из вторых рук. Так было год назад, когда Джейн только пропала, так будет и теперь – это точно.

Пройдя таможенный контроль в аэропорту Кеннеди, я сдала багаж на рейс «Американ эйрлайнз» и забрала билет, забронированный для меня Бакстером. Затем вышла на улицу и поймала такси. Жаль отпускать все свое снаряжение в самостоятельный полет, но сегодня вечером, позвонив Бакстеру, скажу, что почувствовала себя плохо, опоздала на рейс и багаж улетел без меня. Это по крайней мере будет звучать правдоподобно.

Для начала я отправилась на Девяносто восьмую улицу и приобрела там за пятьдесят долларов газовый баллончик. Конечно, пистолет придал бы мне больше уверенности, но я не хотела напрасно рисковать. В Нью-Йорке весьма строгие правила относительно ношения оружия.

Когда спустя час шеф прижал свою машину к обочине Пятнадцатой улицы и сказал, что мы приехали, я увидела самый банальный трехэтажный каменный особнячок, каких тысячи в городе. Слева на углу располагался бар, а справа – видеопрокат.

Попросив таксиста подождать, я вышла из машины и на несколько мгновений задержалась перед крыльцом. С виду дверь была как дверь. С домофоном. Уж не знаю, какие подслушивающие и подсматривающие устройства она в себе таила – ничего такого я не заметила. Я нацепила солнцезащитные очки и поднялась по ступенькам. Ага, глазок видеокамеры наблюдения все-таки имелся. Я нажала кнопку вызова.

– Кто там? – осведомился уже знакомый мне голос.

– Джордан Гласс.

– Минутку.

Домофон пискнул, замок легонько щелкнул, и я толкнула дверь. Нижний этаж галереи был погружен в полумрак. Флюоресцентный свет проливался вниз со второго этажа, куда вела изящная кованая лесенка. В моих очках не особенно-то полюбуешься деталями отделки, но Рон явно погорячился – галерея была оформлена довольно скромно по меркам нью-йоркского Сохо. Развешанные тут и там картины, по всей видимости, относились к современной живописи, если я в этом хоть что-нибудь понимаю – а понимала я в этом, честно говоря, мало. Какие-то асимметричные пятна. Импрессионизм, что ли… Подумать только, кое-кто из коллег называет меня «художником». Знали бы они, как здорово я разбираюсь в живописи. Признаться, я даже не возьмусь отличить настоящее произведение искусства от обыкновенной подделки.

– Увлекаетесь Люсианом Фрейдом? [11] Люсиан Фрейд – британский художник-портретист германского происхождения. Внук Зигмунда Фрейда.

На лестничной площадке второго этажа, где было светло, стоял Кристофер Вингейт. Я не слышала, как он туда вышел – еще минуту назад площадка была пуста. Худой, жилистый, начинающий лысеть мужчина с легкой небритостью на лице. В черных джинсах, футболке и кожаном пиджаке он удивительно походил на некоторых представителей российского криминалитета, с которыми мне приходилось сталкиваться несколько лет назад в Москве. Вингейт не отличался особой крепостью, но во всем его облике сквозило нечто хищное, и особенно хищным выглядело лицо – глаза и поджатые губы.

– Не сказала бы, – честно призналась я, бросив быстрый взгляд на картину, около которой случайно оказалась. – А что? Мне должно быть стыдно?

– «Стыд» не совсем то слово, которое подходит к работам Фрейда. Впрочем, возможно, вы сумели бы оценить это полотно, если бы сняли свои очки.

– Не думаю, что это мне поможет. И потом, я пришла не на картины любоваться.

– А зачем же вы пришли?

– Для разговора с Кристофером Вингейтом.

Он жестом пригласил меня подняться. Я легко взбежала по лестнице.

– Всегда предпочитаете ходить в солнцезащитных очках по вечерам? – небрежно бросил он.

– Почему вы спрашиваете?

– Вы в них прямо как Джулия Робертс.

– Боюсь, это все, что нас связывает.

Вингейт хмыкнул. Только сейчас я обратила внимание, что он босой. Мы прошли по всему второму этажу, где выставлялись скульптуры, и поднялись на третий. Ага, вот где он живет. Помещения были оформлены явно в скандинавском стиле – много дерева и свободного пространства. Я сразу почуяла приятный аромат свежесваренного кофе. Мы вошли в просторную комнату, посреди которой в куче рассыпанной стружки и упаковочной бумаги громоздился вскрытый дощатый ящик. На сдвинутой крышке валялся гвоздодер. Проходя мимо, Вингейт любовно провел по крышке ладонью.

– Что здесь?

– Картина, конечно. Присаживайтесь.

Я стряхнула с каблука прицепившуюся стружку.

– Разве вы здесь работаете? У меня такое ощущение, что я попала в жилое помещение.

– Это особенная картина. И она тем более дорога мне, что я вижу ее, похоже, в последний раз. Мне будет жалко с ней расстаться. Хотите эспрессо? Может быть, капуччино? Я как раз сварил для себя.

– Капуччино.

– Прекрасно.

Он подошел к кофеварке и принялся разливать ароматный напиток по кружкам. Воспользовавшись тем, что он повернулся ко мне спиной, я шагнула назад и вновь поравнялась с ящиком. Из него выглядывал краешек тяжелой золоченой рамы. Заглянув внутрь, я различила в полумраке голову и верхнюю часть тела обнаженной женщины. Глаза ее были открыты и неподвижны. На лице царил полный покой…