Натали Хард - Эйваз

Но матушка начала со свертка.

– Это тебе на зиму, а то из старых ты, поди, уже выросла, – сказала она, доставая из свертка свитер, шапочку, шарф и две пары шерстяных носков.

За годы жизни в монастыре я сносила множество носков, свитерков и шапочек. Часть из них привозил Лео, но в основном их вязала Аглая. Она могла весь вечер рассказывать мне о соперничестве Рима и Карфагена или об открытии русскими мореплавателями Антарктиды, и одновременно из-под ее спиц выходили обновки для «ее девочки». Скорость, с которой она вязала, была поразительной: вечером она доставала спицы и привезенную кем-то шерсть, а утром – я уже примеряла обновку.

В этот раз матушка превзошла самое себя: свитер, шарфик и шапочка не вызывали у меня никаких других эмоций, кроме восторга. Небесно-голубой цвет напомнил о плюшевом слоне, которого мне подарил в детстве отец, а прислонившись щекой к шарфу, я будто провалилась в нежные мамины объятия.

Аглая сейчас была волшебным проводником между этих двух миров…

Я захотела все примерить, но матушка остановила меня, заверив, что все будет точно по размеру.

Затем наступила очередь корзинок…

Одну из них она сразу отставила в сторону, пояснив, что это – еда в дорогу, а вторую водрузила на стол. Затем аккуратно сняла с нее полотенце…

Там были пироги! Она испекла для меня пироги!

Этот аромат…

Я вспомнила его!

Я вспомнила нашу кухню, маму в белом фартуке с вышитым на груди петушком и лежащие на столе под полотенцем пироги, один из которых мы со старшим братом Петькой норовили утащить и удрать в нашу комнату. Мама делала вид, что сердится, и Петьке доставалось полотенцем, но он терпел и с кухни не уходил потому, что так нами было задумано: он – отвлекает, а я должна стащить пирожок и тихонько удрать на второй этаж.

Я не знала, как выразить этой женщине свою признательность и благодарность за доброту и внимание. Подойдя к матушке, я обняла ее, уткнулась носом в плечо и прошептала:

– Спасибо, матушка Аглая! Спасибо! Мне так давно никто не пек пирогов, что я забыла их вкус и запах. Я запомню эти пироги на всю жизнь!

– Ладно, ладно… Давай, мой руки и помогай все это на стол ставить. День у нас с тобой сегодня особенный – не грех и отметить. Мне сегодня сообщили, что благополучно решились все вопросы, из-за которых мне пришлось летать в Лондон и Париж. Помнишь?

– Конечно помню. Я думала, что умру тут от тоски без тебя!

– Рано тебе о смерти думать… Дорога жизни у тебя впереди длинная… Ты только когда будешь по ней шагать – чаще вспоминай о Боге и не стесняйся просить у него о помощи. Гордыню свою умерь, а со временем – и изживи! Так оно будет лучше…

Какие только пироги она не доставала из корзинки: маленькие и побольше, круглые и в форме лодочки, жареные и печеные.

А внизу, на дне корзинки, лежал большой пирог, который она назвала кулебякой.

Название показалось мне забавным, и я засмеялась.

– Не смейся, на Руси стол без пирогов – сирота, а хозяйка, не умеющая испечь своим детям на праздник пирожки – неумеха! Свахи, знакомясь с намеченной невестой, обязательно интересовались: умеет ли она печь «хлеба да пироги». Ты – когда время подойдет – найди себе хорошего учителя-кондитера, и пусть он тебя научит пекарским премудростям. Вот мужу и детишкам твоим радость-то будет…

– Я лучше сюда приеду, матушка, и обучусь, а то этот пекарь за свои уроки, наверное, кучу денег запросит, – шутливо произнесла я, тут же заметив, что матушка сегодня настроена как-то серьезно.

– Нет, Тая… Это – по всей видимости – наша последняя встреча. Никто не живет вечно…

Я хотела возразить, но она подняла руку и жестом ладони показала, что не стоит спорить по этому вопросу. Слова матушки Аглаи подтвердили мою наблюдательность: обычно она, обращаясь, называла меня Таюшкой или «девочкой моей», а тут – Тая. Как-то уж совсем по-взрослому…

– Да ты садись, будем чаевничать да разговоры разные вести, – улыбнулась она. – А насчет денег не беспокойся: думаю, что на учебу у кондитера тебе теперь хватит, графинюшка моя.

Некоторые слова показались мне странными, другие – непонятными…

Я хотела переспросить, но пироги сбили с мысли. Такого разнообразия начинок я еще никогда не видела, да и тесто вызывало у меня неподдельный восторг. Вкус и аромат только подогревали мой аппетит, и я думала, что никогда не наемся творениями Аглаи.

Беседа наша казалась мне как бы приложением к трапезе, и только потом, вспоминая этот вечер, я поняла – матушка прекрасно направляла беседу в нужное ей русло. Ее интересовало все: где буду жить, под какой фамилией, сохранились ли у меня какие-нибудь документы, чем хотела бы заниматься в жизни…

Умело, но как бы невзначай ставя вопросы, она выяснила все, что ей необходимо было знать обо мне для выполнения собственных планов…

Уже ближе к полуночи, помогая мне сложить провизию в рюкзак, она вдруг сказала:

– Таюшка, я могу только догадываться, куда ты отправишься из монастыря, но, зная твой характер, думаю, что учеба, к которой ты так стремишься, будет для тебя посложней, чем монастырская. Но ты все равно когда-нибудь ее осилишь и уйдешь в мир. Будь осторожна там, девочка моя. Не доверяй никому. Эта нелюдь, что сотворила с твоей семьей такое, где-то рядом. Думаю, что она была знакома с твоими родителями – они ведь сами открыли дверь и без разговоров впустили ее в дом. Меня не будет в жизни с тобой рядом, поэтому повторю: будь осторожна. Я догадываюсь, какую цель ты носишь в сердце, и не могу тебя осуждать. Господь вразумит и направит тебя. Доверься ему. Если он захочет покарать это исчадие твоими руками – он поможет…

Перед тем как уснуть, я лежала и думала: почему матушка, говоря об осторожности, особо предупредила, что ее не будет рядом?

Можно подумать, что в монастыре она ходила за мной по пятам.

Непонятки какие-то…

Утром матушка вышла проводить меня.

– Знаешь, как в России говорят: «Пешего – до порога, конного – до ворот»… Но я с тобой пройдусь вон до того обрыва. Не возражаешь?

– Ну что ты! Нет, конечно…

Мы молча шли, освещенные первыми лучами солнца. Да и о чем еще можно было говорить после вчерашней беседы?

Все было сказано…

Конечно, мне было немного грустно. Я оставляла здесь родного по духу мне человека, который так много сделал для меня.

– Ну, здесь и попрощаемся. Подожди, я сейчас, – сказала Аглая и подошла к обрыву.

Она пошарила рукой в холщовой сумке, которую иногда носила с собой, и, достав из нее пистолет, без замаха бросила его вниз.

Я смотрела на нее во все глаза.

– Матушка, а это зачем тебе было нужно? – только и спросила я.

Она грустно улыбнулась.

– В жизни всякие случаи могут произойти… Один замечательный человек как-то писал: «Доброе слово и револьвер лучше – чем просто доброе слово…» Случись что – пистолет, девочка моя, мог нам очень даже пригодиться. Но теперь он уже не нужен.