Братья Швальнеры - Нюрнберг. На веки вечные. Том второй

– Да, вы правы… – осекся Руденко. – Знаете, я пришел выразить вам свое восхищение. Не ожидал от подсудимого нациста – да еще одного из главных – такой смелости, честности, обличительности. Не сказать лишнего – пригвоздили при последнем допросе к позорному столбу и американцев, и нашего Иосифа Виссарионовича…

Геринг в ответ натянуто улыбнулся:

– Вы мне выбора не оставляете. Лучшая защита – это нападение.

– Защита? – вскинул брови Руденко. – Вы так скромно оцениваете значимость своих изобличений?!

– Это всего лишь слова. Жизнь показывает, что они, в отличие от дел, никакой ценности не имеют…

– Согласен. Но от них бывает сложно отмыться… – многозначительно глядя на него, говорил прокурор.

– Никак не пойму, к чему вы клоните?

– А я всегда к правде. Вот вы тут давеча про меня и Иону Тимофеевича – судью нашего – много лишнего адвокатам наговорили. Потом Сталина обвинили, что он, как бы это сказать, с Гитлером состоял в не совсем стандартных отношениях, а? Было такое? А сами в то же время…

– Что за бред?! – вскочил со стула Геринг, и тем самым сразу привлек внимание стоявшего рядом охранника. Руденко дал ему отмашку рукой, и тот отступил от разбушевавшегося рейхсмаршала, кажется, начавшего понимать, куда клонится разговор. – Я всегда сторонился подобного рода выпадов как от самого Гитлера, так и от товарищей по партии. Не скрою, бывали у нас и такие. Рем, например…

– Точно. Именно в его контексте я и хотел поговорить. Поговаривают, что вы его потому и устранили, что он был любовником фюрера, а вы того… сами претендовали…

– Сплетни! – отмахнулся Геринг. – Я принял участие в исполнении справедливого приговора, который ему вынесла партия – только и всего. И то- потому, что считал и считаю его предателем рейха!

– Да я и сам в это не верю, – закивал и замахал руками Руденко. – Вот только здесь, в моей папке есть медицинские свидетельства того, что вы после ранения в Первую мировую стали испытывать проблемы с потенцией, а женщины вас вовсе перестали интересовать. С этими документами и связаны рассуждения ваших вчерашних товарищей о том, что вы были любовником Рема и, устраняя его, тем самым подчищали свою биографию, а также о том, что дочка ваша, простите, родилась от любовника вашей супруги, а не от вас…

– Фу, как низко…

– Что низко? Я же говорю, не верю. Врачей можно подкупить, правильно? Но как быть с тем, что врачи эти – из управления здравоохранения НСДАП? Кто же сунул им в лапу?.. Ну да, Бог с ними. Но вот как понимать использование вами косметики в быту – убей не пойму. Зачем мужчине, да еще такому, краситься? Тут и не такое, что осведомители шепчут о ваших сексуальных предпочтениях, а что-то более извращенное в голову придет…

Геринг психовал. Слов находилось все меньше, ведь его ранение и связанные с ним проблемы с потенцией были правдой, как и слухи о любовнике его любимой жены Карин. Болтали. 2 2 Frischauer, Willi: The Rise and Fall of Hermann Goering (Ballantine Books 1951) Но было это абсолютной ложью! Как некстати сказанной ложью были и слова о косметике – действительно, Геринг пользовался ею, но только из-за неестественно серого цвета лица, который он приобрел в результате печеночной недостаточности. Последняя была следствием приема морфина, а на него, в свою очередь, Геринг подсел после «Пивного путча», спасаясь от чудовищных болей после ранения. 3 3 Overy R. J.: Goering: The Iron Man (Routledge 1984) Никакой связи с нетрадиционными наклонностями эти факты не имели! Однако, в свете тщательно подобранных иезуитом Руденко фактов доказать это рейхсмаршалу было бы непросто…

«Извернулся, садист, – подумал он. – Русская свинья. Не ожидал от них такого… Хотя, почему не ожидал? Речь в Фултоне и убийство обвинителя, готовившегося пролить свет на историю с Катынью толкнули их, как видно, на крайние меры. И они на них решились, вне всяких сомнений…»

– Что молчите? – подмигнул Руденко.

– А что тут сказать? – подумав немного, ответил Геринг. – Вы и сами знаете, что все это – слова, лирика и чушь. Я здесь, за решеткой, и возможности по сбору доказательств у меня не такие, как у вас. Однако, я не слепой и не глухой. И вижу, что теперь вы – на позиции обороняющихся. Значит, сильно задела вас история с Катынью, что вы не только от своего обвинителя избавились – а это уже ни для кого здесь не секрет, – но и на меня давите, чтобы я дал нужные вам показания и прекратил свои излияния перед судом и прессой. Попробуйте, но, как я уже говорил, это слова…

– А как я говорил, от слов бывает сложно отмываться, – улыбка не сходила с лица прокурора, ощущавшего явное превосходство над допрашиваемым. – От того, что я сказал, отмыться будет просто – плевок за плевок. Вы пытаетесь очернить Сталина или обвинителей, советская сторона очерняет вас. Это вам не страшно, тут вы правы. А вот что вы скажете, когда ваши товарищи вдруг узнают, что вы еще до размолвки с Гитлером своим указом освобождали из заключения евреев? Да не простых, а бойцов Еврейской бригады Сопротивления, в отношении которых у следствия были достаточные данные, чтобы судить об их причастности к врагам рейха! Получается, что вы еще до ссоры с фюрером прошлой весной уже вовсю вредили рейху и, возможно, даже состояли в связях с союзническими разведками! С американской, например. То-то они так благоволят вам – и интервью берут, и в плен взяли очень уж ласково, едва ли не как в гости пригласили, и вообще вселяют в вас веру в оправдательный приговор всеми действиями со своей стороны! А? Что на это скажете?

Руденко протянул ему документ из папки. Сказать, что рейхсмаршал был в эту минуту ошарашен – значит ничего не сказать. Прокурор со скоростью света закидал его аргументами, парировать которым было нечего – во всяком случае потому, что подпись под приказом об освобождении евреев, что сейчас лежал перед ним, была точь-в-точь его!.. Он смотрел на нее и ничего не понимал, кроме того, что стоит Руденко придать огласку этому документу, как он сразу превратится из героя-мученика (каковым не без успеха последнее время выставлял себя в показаниях суду и интервью) в заговорщика, шпиона и предателя. Договариваться с бывшими товарищами уже не сможет – не будет доверия (даже если внешне не покажут, все равно останется у каждого из них неприятный осадок в отношении вчерашнего наци №2), да и наблюдатели будут посмеиваться в кулак.

– Но… это фальсификация…

– Желаете экспертизу? Извольте. Но уверены ли вы в том, что не подмахнули документик, что называется, не глядя, под кокаином? И в том, что заключение экспертов будет в вашу пользу, если о какой-либо пользе для вас сейчас вообще можно говорить?

Прокурор блефовал, но обвиняемый ничего не мог ему возразить. Он попросту не знал, что на протяжении многих лет его родной брат Альберт, будучи тайным участником Сопротивления, подделывал его подписи на косой сотне вот таких вот приказов. 4 4 Goldgar, Vida. The Goering Who Saved Jews, Jewish Times (Atlanta), 10 march 2000). А Руденко его незнанием воспользовался, чтобы как следует надавить. И у него это получилось.