Мэри Хиггинс Кларк - Пусть девушки плачут

Мысль об электронном письме, которое она получила десять дней назад, том самом, из-за которого ее жизнь скоро окажется под угрозой, не выходила у нее из головы, пока она мало-помалу не погрузилась в сон.

Квартира Джины находилась на углу 82-й улицы и Вест-Энд-авеню. Ее родители отдали ей эту квартиру после того, как сами ушли на покой и переехали во Флориду. Просторная, с двумя спальнями и приличных размеров кухней, она была предметом зависти друзей и подруг Джины, многим из которых приходилось ютиться в крошечных квартирках с одной спальней и студиях.

Уронив дорожные сумки на пол в своей спальне, Джина посмотрела на часы. 11.30 утра в Нью-Йорке, 8.30 – в Калифорнии. Самое время позвонить Теду. Он ответил после первого же гудка.

– Привет, незнакомка. – От любви, прозвучавшей в его низком голосе, Джину словно обдала волна тепла. – Мне не хватит никаких слов, чтобы передать, как я по тебе скучаю.

– Я по тебе тоже.

– Мне так паршиво из-за того, что придется торчать в Лос-Анджелесе целую неделю.

Они несколько минут поболтали, потом он сказал:

– Я знаю, что ты только что с самолета и, скорее всего, очень устала. А у меня еще запланирована куча встреч и совещаний. Я перезвоню тебе, как только все немного устаканится.

– Заметано.

– Я тебя люблю.

– Я тебя тоже.

Положив трубку, Джина подумала, что внезапный отъезд Теда в Калифорнию вызывает у нее смешанные чувства. С одной стороны, ей хотелось увидеть его, а с другой, она испытывала облегчение от того, что ей не придется вести разговор, к которому она была не готова.

Выйдя из душевой кабины в пять тридцать утра, Джина подивилась и порадовалась тому, как хорошо она себя чувствует. Она проспала почти восемь часов в самолете и еще четыре после возвращения домой. И пока что нисколько не страдала от синдрома смены часовых поясов, от которого мучилось большинство тех, кто недавно совершил долгий перелет с запада на восток.

Ей не терпелось поскорее вернуться к работе. Закончив Бостонский колледж по специальности «Журналистика», она была в восторге, получив работу клерка в офисе местной пригородной газеты на Лонг-Айленде. Сокращение бюджета вскоре вынудило газету расстаться со многими из своих ведущих журналистов, так что не прошло и года, как Джина сама начала писать для нее очерки и ключевые статьи.

Ее статьи по вопросам бизнеса и финансов привлекли внимание главного редактора издания «Ваши деньги», и она, с удовольствием перейдя в новый, не боящийся щекотливых тем журнал, с неослабевающим энтузиазмом проработала в нем семь лет. Но потом журнал вынужден был закрыться из-за снижения интереса публики к печатным изданиям и вытекающего из этого сокращения поступлений от рекламы. Последние три года с тех пор, как журнал «Ваши деньги» приказал долго жить, Джина работала журналистом-фрилансером.

И хотя она и радовалась возможности писать только о том, что ее действительно интересовало, ее все же огорчало отсутствие стабильного дохода и медицинской страховки, которые давала постоянная работа по найму. Теперь она могла сама выбирать, о чем писать, однако в конечном итоге ей всегда приходилось искать покупателя на свой очерк или статью.

Журнал «Эмпайр ревью» стал для нее спасательным кругом. Как-то раз, когда она навещала своих родителей во Флориде, муж и жена, их друзья, рассказали ей о том, как они ужаснулись, узнав, что их восемнадцатилетний внук был заклеймен каленым железом в качестве унижающего испытания, являющегося частью ритуала вступления первокурсника в студенческое братство. На задней стороне его бедра были выжжены греческие буквы.

Все жалобы как его, так и его родственников в администрацию университета остались без ответа, поскольку крупные спонсоры этого учебного заведения из числа его прежних выпускников пригрозили прекратить вносить пожертвования в его фонд, если деятельность какого-либо братства из тех, чьи названия состоят из греческих букв, будет прекращена.

«Эмпайр ревью» сразу же согласился напечатать эту историю. Его редакция выплатила Джине солидный аванс и согласилась щедро оплатить все расходы, связанные с проездом, проживанием и всем, что ей понадобится для написания статьи. В результате ее обличительный материал, опубликованный в «Эмпайр ревью», стал сенсацией и наделал столько шума, что попал в сводки вечерних новостей общенациональных телевизионных сетей и даже в знаменитое общественно-политическое телешоу «60 минут».

Огромный успех этой разоблачительной статьи о студенческом братстве принес Джине широкую известность как журналистке, специализирующейся на расследованиях, и с тех пор на нее постоянно обрушивались лавины электронных писем от потенциальных разоблачителей, желающих сделать общественным достоянием информацию о противозаконной, аморальной или общественно вредной деятельности тех или иных организаций. Писали ей также и люди, утверждающие, что у них есть сведения о каких-то позорных делах, могущих вызвать крупный скандал. Результатом нескольких из таких писем стали проведенные Джиной журналистские расследования и опубликованные ею разоблачительные статьи. Трудность состояла в том, чтобы отличить тех, у кого была действительно ценная информация, от тех, у кого поехала крыша, уволенных работников, желающих во что бы то ни стало отомстить своим бывшим работодателям, и сторонников теории заговоров, во всем видящих подвох.

Джина посмотрела на часы. На завтра у нее была назначена встреча с главным редактором журнала. Обычно Чарльз Мэйнард начинал свой разговор с ней с фразы: «Итак, Джина, о чем мы хотим написать на сей раз?» И у нее оставалось немногим более суток, чтобы дать на этот вопрос достойный ответ.

Она быстро оделась, натянув джинсы и теплый свитер-водолазку. Нанеся макияж, она посмотрела на себя в зеркало, отражающее ее в полный рост. Она была похожа на свою мать в молодости, а ведь та в свое время была признана королевой красоты в Университете штата Мичиган. Широко поставленные глаза, скорее коричневато-зеленые, чем зеленовато-карие, классически правильные черты лица. А благодаря своим темно-рыжим волосам, доходящим до плеч, Джина казалась еще выше своего и без того немаленького роста – пять футов семь дюймов [1] Ок. 170 сантиметров. .

Удовлетворенно оглядев свое отражение, она поджарила себе тост из замороженного бублика и сварила чашку кофе. Когда и тост, и кофе были готовы, она поставила и тарелку с тостом, и чашку на стол, стоящий у окна гостиной, и стала смотреть на открывающийся из него вид – рассветное солнце, только-только выглянувшее из-за горизонта. В этот ранний час она испытывала особенно острое чувство утраты из-за недавней смерти матери, и ей начинало казаться, что время летит слишком быстро.