Джеймс Чейз - Свобода – опасная вещь

Он стряхнул пепел и снова с удовлетворением отметил, что совершенно спокоен. Азарт, нервное возбуждение – все, что ему хотелось испытать, – придет после. Само по себе убийство девицы ничего не значит, это не более чем средство для достижения цели. Настоящая игра начнется, когда у него на руках будет мертвое тело в номере люкс знаменитого отеля «Плаза».

Тогда, и только тогда он узнает, чего он стоит, насколько он изобретателен и хитер, потому что у него уже не будет права на ошибку: один неверный шаг – и он пропал.

А пока он сидел на пляже, подставляя свое красивое молодое лицо жаркому солнцу, гоня из головы все мысли и сомнения. Сердце его забилось сильнее и ладони повлажнели.

Без десяти четыре он встал и не спеша поднялся на Круазет.

Ротозеям, глазевшим на старлеток в предельно открытых купальниках, было не до него. Скажи им кто-нибудь, что он сын одного из самых знаменитых кинопродюсеров, они бы даже не шевельнулись.

Пока он шел к отелю, знакомые киношники кивали ему, и он привычно кивал в ответ. Он был на сто процентов уверен, что все они, частенько терпевшие несправедливые разносы его могущественного отца, считают Дилейни-младшего славным малым, не испорченным папашиными миллионами, и эта мысль его повеселила.

Он попросил ключ от семейного люкса, с улыбкой поблагодарил портье и пешком поднялся на третий этаж, зарезервированный для важных гостей фестиваля. В длинном коридоре, как он и ожидал, не было ни души. В это время никто из кинодеятелей не сидит у себя в номере. Все либо в кинотеатре на просмотрах, либо на террасе – обсуждают дела.

Он отпер дверь люкса 27 и вошел. Номер состоял из просторной гостиной, столовой и трех спален. К приезду Флойда Дилейни апартаменты полностью обновили.

Джей прошел к окну в гостиной, вынул из кольца в стене алый шелковый шнур, удерживавший кремовую портьеру, и придирчиво ощупал его. Достаточно гладкий и прочный, решил он, смотал шнур и положил его на диван, прикрыв подушкой.

Он посмотрел на часы. Без одной минуты четыре.

Он сел.

Меньше чем через минуту она постучится. Минут через пять-десять будет мертва. И начнется самое захватывающее в его жизни приключение.

Он не двигался, глаза следили за стрелкой часов на руке, в ушах раздавалось учащенное тук-тук-тук его сердца.

Когда минутная стрелка дошла до верхней точки, в дверь негромко постучали.

В тот день на фестивале показывали индийский документальный фильм – невыносимый, по мнению Софии Дилейни. От музыкального сопровождения ей хотелось лезть на стену; не лучше была и картинка – грязь, нищета и трущобы, снова и снова. Она с тоской думала, как бы ей вырваться на волю, ведь всего в двух шагах пляж, море, солнце!

И когда на экране возникла больница, набитая мужчинами и женщинами, страдающими от каких-то тропических болезней, и пошли крупные планы гноящихся язв и распухших, обезображенных до неузнаваемости рук и ног, внутри у нее все восстало.

Она украдкой взглянула на мужа. Он подался вперед, обхватив руками колени, и честно старался следить одновременно за действием на экране и за французскими субтитрами. Бесполезно было предлагать ему уйти посреди сеанса. Это не в его правилах – зачем подавать дурной пример? В глубине души он побаивался, что однажды настанет день, когда какой-нибудь влиятельный эксперт вроде него самого захочет уйти с его фильма. Его отношение к профессиональной этике отдавало суеверием: он не любил искушать судьбу, и София прекрасно это знала.

На экране возник мужчина с ужасной раной на груди, и ее передернуло от отвращения. Она дотронулась до руки Флойда.

– Прости, милый, с меня уже хватит. Можно я пойду? – тихо спросила она.

В полутьме она поймала на себе его удивленный взгляд. Но он любил ее и обращался с ней как с ребенком.

– Иди, не мучься, моя сладкая. – Он погладил ее по руке. – Я досижу до конца, но ты иди. Искупайся… или еще что.

Его глаза снова были прикованы к экрану – к той же кровоточащей ране.

– Спасибо, милый, – шепнула она, слегка коснувшись губами его щеки, и пробралась в проход.

Все девятьсот с лишним зрителей в зале видели этот поцелуй – и позавидовали ей: им тоже хотелось бы улизнуть. Выйдя из тьмы на свет, София с облегчением вздохнула и сверилась с часами. Без десяти четыре. Она решила сходить в отель за купальником и поехать на пляж возле казино, подальше от «Плазы» и сутолоки.

Времени у нее было предостаточно – пока этот гнусный фильм закончится, пока его обсудят (без обсуждения никак нельзя)… Флойд освободится не раньше шести.

Она пошла по запруженной людьми улице, улыбаясь знакомым, потом остановилась переброситься парой слов с одним модным итальянским актером, которого Флойд мечтал заполучить. Тот все капризничал и за свой несомненный талант требовал баснословных денег. Итальянец бесстыдно скользил взглядом по ее телу, явно намекая на то, что был бы не прочь с нею поразвлечься.

София давно привыкла к такого рода вниманию и точно знала, что нужно сказать, как улыбнуться – и как невзначай увернуться от блудливых рук. Дружески расставшись с киноидолом, она пошла дальше своей дорогой, втайне надеясь, что этот похотливый самец теперь будет сговорчивее, если кастинг-менеджер Флойда снова сделает ему предложение.

В вестибюле «Плазы», как всегда, яблоку негде было упасть – кругом сплошь знаменитости. В одном углу расположился Жорж Сименон с трубкой в зубах. Курд Юргенс рассказывал ему про свой последний фильм. Эдди Константин, в лихо заломленной фуражке, издали помахал Софии и жестами дал понять, что всей душой рвется к ней, но не может бросить продюсера, который впился в него как пиявка. Любимица публики Мишель Морган и харизматичный Анри Видаль беззлобно пикировались, на радость фотографам, украдкой направлявшим на них свои вездесущие камеры. Жан Кокто, в короткой темной мантии, никого не замечая, стремительно прошел к выходу. Известный французский режиссер Анри Верней с любезной улыбкой слушал воркование Мариз Гибер, уговаривавшей его выступить по телевидению Монте-Карло.

София пробралась к стойке портье и попросила ключ от номера 27. Часы на стене показывали ровно четыре.

– Ключ взял мистер Дилейни-младший, – сообщил ей портье. – Несколько минут назад.

София удивилась, но невозмутимо поблагодарила портье и сквозь толпу направилась к лифту, без конца улыбаясь и кивая, на ходу протягивая то к одному, то к другому левую руку в знак особого расположения, как это принято у итальянцев.

Лифт поднял ее на третий этаж, на часах было семь минут пятого.

Она прошла по коридору к люксу 27, повернула ручку и недовольно нахмурилась. Дверь была заперта.

Она громко постучала: