Маргарет Миллар - Загнанный зверь

— Я не нравлюсь мальчикам.

— Это, наверно, потому, что ты слишком сдержанная. Почему бы тебе не постараться быть пообщительней, как Эви?

Элен не сказала отцу о том, что для себя она хорошо знала, — что она отдала бы все на свете, чтобы быть такой, как Эви, и не только на танцах, но всегда и везде.

Гнев отца, поначалу кипевший, как лава, понемногу остывал, покрываясь коркой презрения.

— Ты понимаешь, конечно, что мне придется наказать тебя за ложь?

— Да.

— Ты сожалеешь, что солгала?

— Да.

— Твое раскаяние можно проверить только одним способом: если бы тебе представился случай еще раз безнаказанно солгать, ты бы это сделала?

— Да.

— Почему?

— Это сделало бы нас обоих счастливее.

Элен была права, и отец знал об этом не хуже ее, но он все же покачал головой и сказал:

— Ты меня разочаровала, Элен, сильно разочаровала. Можешь идти к себе.

— Хорошо. — Она уныло побрела к двери. — А как насчет наказания?

— Твое наказание, Элен, в том, что ты — это ты и тебе придется жить наедине с собой.

Позднее вечером Элен услышала разговор в спальне родителей и подкралась по темной передней, чтобы узнать, о чем они говорят.

— Видит Бог, я сделала все, что могла, — говорила Верна. — Из свиного уха шелковый кошелек.

— А как тебе нравится моя мысль устроить вечер с танцами дома, пригласить побольше мальчиков?

— Каких мальчиков?

— Наверное, у кого-нибудь из наших знакомых есть мальчики подходящего возраста.

— Пока что я могу вспомнить только двоих, это сыновья Диллардов и Паттерсонов. А я терпеть не могу Агнес Паттерсон, да и сама идея вечеринки кажется мне бессмысленной.

— Но что-то надо придумать. Если Элен останется такой же, она может не выйти замуж.

— Не понимаю тебя, Харрисон. Год за годом ты обращался с Элен, как будто ей четыре годика, а теперь вдруг задумался о ее замужестве.

— Так ты обвиняешь в создавшемся положении меня?

— Кого-то надо обвинять.

— Но не тебя.

— Меня? — со справедливым негодованием вопросила Верна. — Но я же воспитываю Дуги. А за девочку всегда отвечает отец. К тому же она вся в тебя. Я не понимаю ее даже наполовину. Она не раскроется, не покажет, о чем она думает или что чувствует.

— Девочка застенчива, только и всего. Мы должны заставить ее найти способ преодолеть свою робость.

— Как?

— Ну, во-первых, я думаю, надо поощрять ее дружбу с Эви. Эта девочка оказывает на нее большое влияние.

— Согласна. — Наступило молчание, потом мать вздохнула: — Как жаль, что у нас не получилась такая девочка, как Эви.

Дрожавшая от холода и страха Элен босиком добрела до своей спальни и легла в постель. Стены и потолок как будто съеживались, давили на нее, пока не превратились в гроб. Она знала, что отец прав. Ее наказание в том, чтобы быть самой собой, а от себя никуда не денешься, так на веки вечные и останешься живой девочкой в закрытом гробу.

Элен не спала до утра, и самым сильным чувством в ее душе была не обида на родителей, а внезапно возникшая лютая ненависть к Эви. Эту ненависть она никак не проявила. Хранила вместе с собой в гробу, и никто о ней ничего не знал. У них с Эви все шло по-прежнему или почти по-прежнему. Они все еще обе были неравнодушны к учителю естествознания с романтическими карими глазами, писали друг другу записки на тайном языке, менялись платьями и домашней едой, а также девчоночьими секретами. Разница была только в том, что Элен делилась с подругой тем, чего не было. Она придумывала разные вещи, точь-в-точь как придумывала мальчиков и приглашения на танец для своего отца.

В конце весеннего семестра, когда Эви завела мальчика, Элен завела двоих. Когда родители Эви пообещали дочери лошадку в награду за хорошие отметки, Элен пообещали машину. Эви стало трудно принимать эту ложь, а Элен — придумывать, и девочки начали избегать друг друга.

Дома стали беспокоиться по этому поводу, но Элен это предвидела и была наготове.

— Почему ты не пригласила Эви на уик-энд? — спросил отец.

— Я приглашала ее. Но она не захотела.

— Почему?

Элен поколебалась ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы пробудить любопытство отца:

— Я обещала никому не говорить.

— Но отцу ты можешь сказать.

— Нет, не могу.

— Может быть, мы с мамой сделали что-то не так?

— О нет. Просто она занята, захотела остаться в школе, чтобы подготовиться к экзамену по латинскому языку.

— На Эви это не похоже — оставаться в школе, когда она могла неплохо провести время у нас.

— О, она хорошо проведет… то есть я хочу сказать, что ей нравится заниматься латынью.

— Ты намекаешь, что она не собирается заниматься латынью, так?

— Я обещала не говорить.

— Похоже, мне надо в этом разобраться сейчас же. Где Эви?

— В школе.

— Почему?

— Не могу сказать. Я дала клятву.

— Мне нужен правдивый ответ на мой вопрос. Ты слышишь меня, Элен?

— Да, но…

— Пожалуйста, никаких «но».

— У нее… у нее есть мальчик.

— Вот как? Продолжай.

— Она не хочет, чтобы ее родители узнали о нем, потому что он мексиканец.

— Мексиканец!

— Он работает на ранчо, где выращивают лимоны, недалеко от нашей школы. Когда гасят свет, она вылезает из окна и встречается с ним в лесу. — Элен заплакала. — Я не хотела рассказывать. А ты меня заставил. Теперь я лгунья!

Мисс Кларво лежала в постели, закрыв лицо локтем правой руки, как будто загораживалась от нахлынувших воспоминаний. Потолок опускался, стены сдвигались, пока не сомкнулись, заключив ее в гроб, крепкий, душный, запечатанный навеки. И с ней в гробу остались памятки о ее жизни: «Твое наказание в том, что ты — это ты и тебе придется жить наедине с собой». «Как жаль, что у нас не получилась такая девочка, как Эви».

Дом стоял посреди окруженного невысокой стеной сада на Казмир-стрит в Вествуде. Гравированная табличка над дверным звонком гласила: «Миссис Аннабель Меррик, мисс Эвелин Меррик».

Дом нуждался в косметике, но женщина, открывшая Блэкширу, в ней не нуждалась. Она выглядела как жена фермера: пухлая, загорелая и румяная, однако одежда на ней была городская — изящный черно-белый полосатый костюм, под которым угадывалось такое же строгое нижнее белье.

— Мистер Блэкшир?

— Да.

— Я — Аннабель Меррик. — Она подала ему руку. — Входите, пожалуйста. Я как раз готовлю завтрак. Если вы не завтракали, могу добавить на сковородку еще одно яйцо.

— Я поел, спасибо.

— Тогда выпейте кофе. — Хозяйка закрыла за гостем входную дверь и провела его через гостиную в кухню. — Должна сказать, я была удивлена таким ранним звонком.

— Простите, если я поднял вас с постели.

— О нет. Видите ли, я работаю. В цветочном киоске гостиницы «Рузвельт». Вы в самом деле не хотите яичницы?