Илья Деревянко - Предъява

— Полюбуйся, Палыч, — предложил Аванесян, раскладывая на столе найденные предметы: бумажку с адресом Никонова, связку из десяти ампул с нервно-паралитическим газом, два противогаза, пистолет «ТТ», финский нож, две пачки долларов, веревки, скотч и листок с булкинской информацией.

Ярошевич сделался мрачнее грозовой тучи.

— Сволочь Колька! — сквозь зубы процедил он. — Замыслил устроить Андрею бесследное исчезновение. А полученный им аванс наверняка собирался прикарманить! У-у-у, пидор гнойный!.. О мертвых нельзя плохо говорить, но… все равно пидор! Я же, дурень старый, майора подозревал!!! Трам-тарарам. — Устыдившийся пахан покрыл самого себя отборнейшей бранью, хрястнул об пол собственные золотые часы и остервенело растоптал их каблуком.

— Это те самые противогазы и ампулы, которые ты выдал нам ночью тридцать первого марта перед визитом на квартиру Никонова, — неожиданно брякнул Хилый.

— Как они попали к Гаврошу?! — взревел Горыныч.

— Не знаю, — недоуменно развел руками Михаил. — Когда спецназовец… э-э-э… отпускал нас на волю, они оставались там, в квартире…

— Ты уверен?! — зло сощурился Константин Павлович.

— Матерью клянусь!!! — испуганно вскричал Студнев. Лицо парня побледнело от страха и покрылось бисеринками пота. «Небось решит, будто я сообщник проклятого Гавроша, и вмиг башку отвернет! — затравленно подумал он. — Дернул же черт за язык!!!»

— Верю, верю, успокойся, — словно прочитав мысли Хилого, криво усмехнулся пахан. — Тебя я ни в чем не обвиняю. А спросил… ради профилактики!.. Здесь напрашивается только один вывод! Сукин сын давно спланировал убийство Андрея. Подгадал удобный момент, подъехал к пустой квартире (насколько мне известно, Никонов там больше не появлялся), вскрыл отмычкой замок и спокойненько забрал необходимый ему инвентарь!..

— …Черт с ним, пидором дохлым! — сглотнув слюну, резюмировал главарь. — Позвоню-ка я лучше майору. Расскажу обо всем без утайки (возможно, он и сам заподозрил неладное), извинюсь за Кольку-говнюка и… надо наконец завершать операцию!!!

Вынув из нагрудного кармана мобильный телефон фирмы «Сони», Ярошевич начал деловито набирать номер. Михаил вздыхал с глубоким облегчением. Аванесян сосредоточенно изучал исписанный корявым почерком Гавроша лист бумаги.

Под потолком нудно зудела невесть откуда взявшаяся, не по-весеннему жирная муха. Три трупа безучастно взирали на происходящее стеклянными глазами…

Вадим с Эдуардом сидели в противоположных углах комнаты и со звериной ненавистью посматривали друг на друга. Разлад между старыми приятелями начался сегодня утром. Причем повод к нему подал не психованный Глухарев, а относительно сдержанный Полянский!!!

— Козел вонючий! — едва продрав глаза после тяжелого нездорового сна, хрипло обозвал он Вадима.

— Что ты там вякнул, гондон дырявый?! — мгновенно взвился на дыбы тот.

И пошло-поехало…

Столь грубая, оскорбительная реплика Эдуарда объяснялась жуткими, необычайно реалистичными кошмарами, мучившими экс-омоновца на протяжении всей предшествующей ночи. Привиделось Полянскому, будто Глухарев оглушил его ударом по затылку, распял на бревенчатой стене и принялся медленно, со вкусом пытать, урча от садистского наслаждения. Эдуард орал, визжал, плакал, умолял приятеля о пощаде, но тот не желал ничего слушать и продолжал неторопливо терзать дергающееся в конвульсиях боли тело. Полянский потерял счет времени. По прошествии, казалось, целой вечности Глухарев-таки «насытился» мучительством, снял еще живого подельника со стены, погрузил в багажник «девятки», отвез к речке Вонючке и, злорадно хохоча, швырнул в воду. На этом мытарства экс-омоновца не кончились. На дне его встретило некое хвостатое, рогатое, кровомордое чудовище, восседающее на груде разложившейся человеческой плоти, повелело называть себя «Хозяином», когтистой лапой отхлестало Полянского по физиономии: «Для разминки», — как оно объяснило; сграбастало в охапку онемевшую от ужаса добычу и, утробно завывая, провалилось вместе с ней во внезапно разверзшуюся под ногами огненную бездну. Ощутив на коже нестерпимо палящие языки адского пламени, Эдуард заверещал пуще прежнего и только тогда сумел с грехом пополам проснуться… День напролет подельники злобно переругивались, постепенно свирепея, а к вечеру их отношения и вовсе накалились до предела.

«Завалить тварюгу к чертям собачьим!!! — синхронного думали оба мерзавца. — Выбора нет — или я, или он!!! Да и делить восемь миллионов долларов неохота! Тем более с таким ублюдком!!!»

Первым открыл «боевые действия» Полянский. Демонстративно зевнув, он встал, прошелся по комнате, будто бы невзначай приблизился к сложенному у стены оружию, сцапал снайперскую винтовку (ту, из которой убил Костолома) и, проворно развернувшись, прицелился в Глухарева. Спасли Вадима два обстоятельства: во-первых, он изначально ожидал чего-нибудь подобного, во-вторых, обладал отменной реакцией. Недаром много лет подряд усердно занимался карате. Опередив экс-омоновца буквально на долю секунды, «черный пояс» бросился ему под ноги. Выстрел Полянского вдребезги разнес овальное зеркало в бронзовой оправе, сам Эдуард, не удержав равновесия, повалился на пол, «СВД» отлетела в сторону, а торжествующий Глухарев нанес противнику добивающий удар — пяткой сверху из положения лежа. Однако бывший офицер ОМОНа тоже оказался не лыком шит! Заблокировав предплечьем атакующую конечность, он ловко кувырнулся назад через голову, вскочил на ноги, схватил подвернувшуюся под руку кочергу и с размаху рубанул ею по черепу Вадима. Успевший к тому времени подняться, Глухарев с трудом увернулся от смертоносной железяки. «Силен, сучара, но я сильнее!» — бешено подумал «черный пояс», переходя в контратаку. Болевой захват за нервный центр на правой руке (Полянский, охнув, выронил кочергу), молниеносный мазок кончиками пальцев по глазам (потерявший ориентацию экс-омоновец ошалело затряс головой); мощный, проникающий май-гери [41] Прямой удар носком ноги. в живот (Эдуард со стоном согнулся) и «на закуску» страшный удар локтем в позвоночник. «Старый приятель» рухнул как подкошенный, а радостно ухающий садист начал вдохновенно месить ногами неподвижное тело. «Развлекался» он так не менее двадцати минут, до тех пор, пока полностью не выдохся. В результате Полянский превратился в отвратительную, окровенелую человекообразную массу.

— Мои теперь денежки! — просипел взмыленный Глухарев, устало плюхаясь на стул. — Ни хрена тебе, падла, не обломилось! Ни хре-на-а!!!