Джеймс Дики - Избавление

Ожидание было тягучим. Я взглянул на часы – но река убила их. Голова у меня склонялась все ниже и ниже. И казалось, она хочет склониться до самой земли. Два или три раза я засыпал и тут же просыпался, но каждый раз делать это было все труднее. Один раз мне уже начало сниться, что я падаю – такой сон, наверное, когда-нибудь снится всем. Какое-то мгновение я не знал, что мне делать, за что хвататься, и просто отставил в сторону руку. Я выпрямился, уселся попрочнее и стал проверять, все ли на месте. На луке стрелы не было. Боже, подумал я, все потеряно! Своей искривленной стрелой я смогу подстрелить разве что дерево! Что я буду делать безоружный? Прижиматься к дереву, молиться, чтобы он не заметил меня, и беспомощно ждать, пока он не убьет Бобби и Льюиса? Я знал, что не смогу броситься на него с ножом, сколь бы неожиданным ни было мое нападение.

Было по-прежнему очень темно, даже, пожалуй, темнее, чем раньше. Я повесил лук на ветку и полез вниз. Стрела должна быть где-то на земле, наверное, торчком вверх... Но ее нигде не было. Я ползал вокруг дерева, по иголкам, покрывающим землю, всхлипывая от ужаса и отчаяния, ощупывая все вокруг руками, ногами, телом, всем, что у меня было, надеясь порезаться о наконечник – все что угодно, лишь бы найти стрелу.

Но она все не находилась. И тут я увидел, что темнота стала терять свою непроницаемость. Мне нужно было возвращаться на дерево. Может быть, когда посветлеет еще больше, я смогу немного подправить кривую стрелу? Но я знал, что даже если мне удастся это сделать, прежней уверенности в том, то я смогу попасть в свою цель, у меня не будет. А ведь, наверное, ни в чем другом, ни в каком виде спорта, ни даже в хирургии и гольфе не требуется такая уверенность в себе, как в стрельбе из лука.

Но все же мне удалось найти стрелу, которую я обронил – она торчала, воткнувшись в ветку, прямо под тем местом, где висел лук. И возможность осуществить задуманное снова стала грядущей реальностью: все части плана пришли в соответствие друг с другом, сомкнулись и окончательно оформились. У меня снова было все, что надо, чтобы привести план в действие. Я снял лук с ветки и занял позицию, из которой предполагал стрелять.

Хвойные иголки медленно пропускали первые проблески наступающего дня, и дерево начало излучать слабый свет, который, будто скрывающийся в хвое и теперь освобожденный, стекал внутрь ветвей, прямо на меня, и мне казалось, что я отражаю этот свет, отдавая его вовне. Я смотрел в проделанный в хвое тоннель, который уже не казался окруженным сгустком темноты, – я стал различать зеленый цвет иголок. Я открыл рот, чтобы дышать еще тише – боялся, что ноздря, одна или другая, наполнившись слизью, начнет свистеть и булькать.

Через некоторое время я уже хорошо различал все вокруг: каменистую почву под деревом, усыпанную иголками; все, что находилось между мной и песчаной площадкой на краю обрыва, отороченной высокой, неровной травой; площадка была метра три в ширину. Взгляд нырнул дальше, упал, как сорвавшееся тело, но не разбился, а мягко опустился на реку. Бобби пора бы уже отплывать – а через несколько минут может быть слишком поздно. Через несколько минут станет ясно, ошибся я или нет. И мы будем либо живы, либо мертвы.

А может быть, он, пока я искал свою стрелу, незаметно прошел мимо меня и занял где-то позицию для стрельбы? Узнать, так это или нет, было пока невозможно. И я, сидя среди мохнатых ветвей, мучительно ожидал выстрела, который вот-вот раздастся где-то вдалеке, в том месте, о котором я просто не мог и догадываться.

Но выстрелов не было. А свет все усиливался. Чувство того, что я полностью скрыт, невидим, начало умирать во мне, уходить из меня и из дерева. Если бы человек, который бы пришел на песчаную площадку, посмотрел в мою сторону, он наверняка увидел бы меня сквозь мой тоннель в хвое. И это могло произойти как преднамеренно, так и случайно. Как много зависит от случайности!

Я очень осторожно подвинулся, чувствуя себя каким-то существом, обитающим на деревьях; вытягивая шею и отстраняясь от ствола, насколько это было возможно, я пытался прибавить себе лишь метр обзора и высмотреть, не плывет ли уже байдарка.

Уголком левого глаза я уловил какое-то движение, и внутри у меня все застыло. Я повернул голову, но не резко, а медленно. Но я уже и так знал, знал, знал!

Я услышал, как у кого-то под ногой камень стукнул о камень, и увидел человека с ружьем, идущего к песчаной площадке; одна рука у него была засунута в карман.

Вот и все, подумал я, но у меня оставалась еще надежда, что он постоит и уйдет, а я останусь незаметно сидеть на дереве, и нелепую эту надежду мне никак не удавалось прогнать от себя. Азарт восхождения на скалу давно выветрился, и теперь мне хотелось только одного – жить. Меня било мелкой дрожью, хорошо, что стрела была на тетиве – сейчас мне бы вряд ли удалось ее там установить. Я взглянул на свои руки, держащие лук, увидел наконечник стрелы – заточенные части отличались по оттенку от незаточенных, и почему-то это уняло дрожь. Я снова поверил, что мне удастся сделать то, ради чего я забрался на это дерево, что мне удастся разрешить загадку жизни и смерти. Если он ляжет на песок спиной ко мне, я тут же выстрелю. Я сжал пальцы на конце стрелы, упирающейся в тетиву, сделал медленный вдох открытым ртом и, отклонившись к стволу, замер и стал напряженно ждать.

Он смотрел вверх по течению реки, держа оружие обеими руками, но на уровне пояса так, что казалось – он вовсе не собирается поднимать его и прикладывать к плечу. В его позе было нечто первобытно-грациозное, тело у него было расслабленным, наслаждающимся своей свободой. Если бы его удалось очень точно передать в рисунке, получилась бы невиданно красивая и убедительная фигура. Я хотел бы убить его, пока он стоит в такой позе. И мне страстно хотелось, чтобы на реке появилась байдарка Бобби, но никакой байдарки я не видел, и, судя по всему, этот человек не видел ее тоже. Он слегка передвинулся, и теперь только половина его была видна сквозь мой тоннель хвои. Подожди, пока он уляжется, сказал я себе беззвучно, – слова, казалось, приходили откуда-то из глубины горла, – потом стреляй по центру спины. Поставь себе такую задачу. Попытайся перебить ему хребет или, по крайней мере, если это не удастся, поразить что-нибудь жизненно важное.

Но он продолжал стоять; в нем не чувствовалось ни решительности, ни нерешительности – он просто стоял, и все. Часть его тела была открыта для стрельбы, но голова не была мне видна. Может быть, стрелять прямо сейчас? Он может вообще пропасть из поля зрения. Я напряг мускулы руки, чтобы проверить, насколько они слушаются меня. Стал понемногу оттягивать тетиву. Я смотрел прямо на него, а он снова немного переместился. Теперь он стоял ко мне боком, и стоило ему поднять голову и взглянуть в мою сторону, он бы тут же увидел меня. Я знал, что теперь мне придется противиться истерическому желанию выпустить стрелу. Такое желание возникает каждый раз, когда лук полностью натянут: хочется избавиться от стрелы и от напряжения, которое требуется, чтобы удерживать лук в нужном положении. Во мне росло это безумное желание выстрелить побыстрее и покончить со всем этим. Я стал проходить в воображении все сложные этапы подготовки к удачному выстрелу из лука, постоянно напоминая себе, что любая подготовка пойдет насмарку, если будет совершена ошибка в момент спуска стрелы. Пальцы правой руки должны быть расслаблены; но главное, чего следует добиваться – рука, держащая лук, должна быть совершенно неподвижна.