Дарья Эпштейн - Звезда рок-н-ролла

© Дарья Эпштейн, 2020

ISBN 978-5-4498-1013-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Джимми был пьян. Его группа только что вернулась из тяжелого двухлетнего тура, и ребята решили слегка отметить это дело. Ну, почти слегка. То есть, ого-го как. Он смутно помнил сверкающую стриптизершу и пару моментов, о которых не стал бы рассказывать жене. Когда такси подвезло его к дому, Джимми вывалился наружу, немного полежал на траве и пошел к двери. На четвереньках.

У самого порога он попытался принять вертикальное положение. После третьей неудачной попытки Джимми с тоской подумал о Лин и своей пятилетней дочери. Когда вечеринка началась, он, уже предчувствуя, что ничем хорошим это не закончится, позвонил жене и попросил его не ждать. Она, как умная женщина, воздержалась от комментариев. И теперь наверняка спала, как младенец. Меньше всего ему хотелось бы ее разбудить. Жаль, что Бобби еще не вернулся – ему уже двенадцать, и он, черт возьми, тоже мужчина.

Джимми вздохнул и попробовал еще раз. Теперь ему удалось продержаться ровно столько, чтобы открыть дверь и попасть внутрь. Он чуток посидел на полу. В его голове грохотала новая песня, и это было лучшее, что он когда-либо писал. Нужно было ухватить ее, пока она не исчезла.

Его домашняя студия была на втором этаже. Джимми собрал волю в кулак, встал и прошатался к лестнице. Лестница возвышалась.

Медленно, подтягиваясь за перила по обеим сторонам, Джимми поднялся наверх. На площадке перед дверью студии стояла его любимая гитара – Мейзи, по имени его первой любви. Он поднял ее, прижал к груди и пристроил пальцы на грифе. И качнулся назад. Ему удалось упасть с лестницы так, чтобы не повредить гитару. Правда, при этом он свернул себе шею. Когда из спальни на шум выскочила полураздетая Лин, Джимми был уже абсолютно мертв.

Думаете, на том дело и кончилось? Дудки, здесь все только начинается.

Дождь лил третьи сутки. Было десять вечера. Две длинноволосые фигуры стояли на лестнице под козырьком и курили. Козырек принадлежал репетиционной точке, находился в дорогущем районе и по сути представлял собой место скорби. Музыканты приходили сюда, когда дело не ладилось.

А дело ни черта не ладилось. Айзек Гриммерман, ударник, сплюнул под ноги и посмотрел на компаньона.

– Дохлый номер, – сказал он.

Фрэк Сандерс, басист, отправил окурок в урну и мрачно кивнул:

– Не Джимми.

– Не Джимми.

Эти двое были знакомы пятнадцать лет, и двенадцать из них время от времени играли вместе, с самыми разными музыкантами. Они были круты. Они были классикой и почти легендой. Но лучшим периодом в своей жизни оба считали те несколько лет, что провели в группе покойного ныне Джеймса Макмерфи. На их языке «не Джимми» означало что-то неудовлетворительное. Причем спектр этой фразы был чрезвычайно широк – от легкого личного недовольства коллегами до полного отстоя. В последнем случае к «не Джимми» прибавлялось «совсем».

– Знаешь, мне его не хватает, – признался Фрэк.

– Мне тоже. Десять лет прошло… Надо же было так глупо помереть!

Они помолчали.

– Он бы даже этот курятник расшевелил, – с тоской сказал Айзек.

– Ну… – Фрэк вспомнил нынешнего вокалиста с безумными глазами и белыми следами под носом, и в голосе прозвучала неуверенность.

– Ладно, мы оба знаем, Джимми бы его вышиб. Кой черт Лукас его держит, понять не могу.

Айзек тоже докурил, и теперь просто пялился на дождь. Мокрая и холодная тоска начала его накрывать, а это было плохо.

– Я тут кое-что продумывал, – начал Фрэк.

Айзек повернулся к нему и вопросительно приподнял бровь. То, что изобретал Фрэк, обычно было дельным.

– Надо бы помянуть братишку, – сказал тот. – Ты как насчет большого концерта?

Гриммерман вгляделся в лицо приятеля, тщательно его изучил и убедился, что тот не шутит. Тогда он спросил:

– Насколько большого?

– Помнишь тот стадион, на котором мы выступали перед последним туром? – Фрэк казался равнодушным, но в глубине его глаз горели адские искорки.

– Ну?

– Вот примерно настолько.

Айзек присвистнул. Десять лет назад это было легко. Они были моложе, глупее, и на волне. Сейчас многое изменилось.

– Думаешь, соберем? – спросил он осторожно.

– Нет, не думаю, – ответил Фрэк. – Уверен. Джимми всегда собирал.

– Джимми мертв.

Фрэк усмехнулся:

– Моррисон тоже мертв, как доска. Но ты же не перестаешь его слушать. Умирают тела, брат. А музыка живет вечно.

*****

– Да! Нет-нет, Сергей! Мне нужен Сергей! По буквам: С-Е-Р… Да вашу мать, говорит там кто-нибудь по-английски?

Лукас Осипофф зажал телефон плечом и вытер вспотевшую лысину под ермолкой. Он был маленьким и щуплым, он был правоверным иудеем, он был менеджером и продюсером покойного Джимми и его группы. Сейчас он пытался проораться сквозь шум вечеринки, происходившей, кажется, в другой вселенной.

– Ирочка, прошу, если придет Фрэк, не пускай его ко мне, – сказал Лукас стоявшей рядом секретарше. – Я его убью.

Ирочка серьезно кивнула и отошла. А Лукас продолжил материться в трубку. В конце концов, его собеседника озарило, и он таки выдал вразумительный ответ. Лукас записал продиктованный номер прямо на ладони, сбросил вызов и разразился виртуознейшей бранью.

– Ирочка! Фрэк здесь? Давай его сюда срочно.

Секретарша невозмутимо удалилась и вернулась в сопровождении басиста. Он встал перед Лукасом и молча ждал, что будет. Лукас постукивал по столу короткими пальцами и сопел.

– Это самая придурошная из всех твоих гениальных идей, – изрек, наконец, менеджер. – И знаешь, почему?

– Потому что она тебе нравится больше остальных? – невинно спросил Фрэк.

Лукас метнул на него яростный взгляд.

– Нет! Потому что это невозможно! Я полдня искал Рыбешку, обзвонил почти всю проклятую Россию вместе с Белоруссией. В итоге кто-то из его долбанутых дружков вспомнил, что он сейчас, так сказать, в санатории.

– Так сказать? – повторил Фрэк.

– Слушай, я не бог. Я не могу достать тебе его из шляпы. Нам нужен другой клавишник. Точка.

– С другим ничего не выйдет, ты же понимаешь, – возразил Фрэк. – Так что за санаторий? Есть у тебя телефон?

– Угу, – Лукас мрачно кивнул и посмотрел на свою ладонь. – Есть. Только это не совсем санаторий. Это психушка.

Сергей Гарин, он же – Серж, он же – Рыбешка, сидел на кровати в своей палате. Палата была на двоих, но его соседа недавно отправили домой, и это было ништяк. Рыбешке не нравилось общество. Он не любил разговаривать.

Он вообще мало что любил. Но люди его особенно нервировали. Они постоянно что-то говорили, рассказывали о себе, высказывали свое мнение, как будто это кого-то интересовало. Шумели. В этом не было смысла.