Кори Доктороу - Выход

Борода начала причудливо извиваться.

– Это имя придумали не мои родители, – сказала она. – Это мое партийное имя. Смесь пранка и Золушки.

– Как Троцкий, – ответил он. – Его звали Лев Давыдович. В одиннадцатом классе я делал независимый исторический проект по большевизму. Однако здесь все гораздо интереснее.

– Говорят, что старик Карл поставил правильный диагноз, но прописал не тот рецепт. – Она пожала плечами. – Все будет иначе, когда Коммунистический праздник станет настоящей партией. Решение еще не принято. Скорее всего, мы попросту схлопнемся. Как это происходит у вас там, на дирижаблях, да?

– Дирижабли разрываются, – ответил он.

– Ха! Ха! Ха!

– Извини, – он выставил ноги наружу и облокотился на поручень, который заскрипел, но выдержал. Он вдруг понял, что мог упасть с десятиметровой высоты на бетонный пол. Отдышавшись, он продолжал: – Но все верно, с дирижаблями ничего не вышло.

По документам и чертежам все казалось безупречным. Занялись этим богатые временем и бедные деньгами люди, имевшие друзей по всему свету. Эксплуатация дирижаблей не требовала особых затрат, если, конечно, скорость не имела решающего значения. Возникали сотни новых компаний, шли разговоры об экологическом и подходящем для климата транспорте, люди мечтали о «новом веке авиации». Несмотря на все это возникало неизбежное ощущение золотой лихорадки, игры в «музыкальные стулья», когда очень небольшое число удачливых людей с достаточным количеством денег перестало бы делать вид, что им было дело до хоть какой-нибудь авиации, кроме той, что всегда сопровождается шампанским и теплой маской для сна сразу же после взлета. В отрасли крутилось достаточное количество денег, на правительственном уровне сплошь и рядом шли разговоры о поощрении региональных талантов и появлении новой промышленной реальности. Разговоры сопровождались гигантскими налоговыми скидками на исследования и разработки, а денежные инвестиции все шли и шли нескончаемым потоком.

Через три года, в течение которых Губерт Итд и те, кого он знал, отдали все, что имели, чтобы запустить гигантские плавающие сигары в небо, все схлопнулось. Еще через несколько лет – стало винтажной модой. Губерт Итд видел в клипе о сверхмодной меблировке «номер подлинной старинной отделки со всеми удобствами на дирижабле Марк II». Скрупулезно восстановленный мебельный набор для воздушного судна специально для пары, постоянно проживающей на дирижабле, а не для десятков странствующих летающих бомжей. Губерт Итд однажды провел три месяца в кооперативе, выпускавшем модульные помещения, которые были готовы к установке на платформы воздушных судов. Его потом и кровью заработанная доля должна была давать ему право проводить определенную часть года в небе на борту любого судна, где установлено производимое кооперативом модульное помещение, право на путешествие в неизвестность, где можно было подчиняться лишь преобладающим в этом мире ветрам.

– Не вини себя. Такова уж человеческая природа – верить в воздушные пузыри и думать, что ты весь такой из себя предприниматель и сможешь выбиться из общего ряда. – Она отстегнула бороду и сняла очки. Ее лицо походило на лисью мордашку, вмятины, продавленные тяжелыми очками, были усеяны веснушками и покрыты испариной. Она вытерла пот подолом рубашки, а он обратил внимание на ее бледный живот и родинку у пупка.

– А как насчет твоих людей? – ему хотелось еще пива, однако он понял, что так же хочет в туалет, и подумал, не стоит ли потерпеть, чтобы потом побаловать себя свежей партией пива.

– Мы не предприниматели и не собираемся откуда-либо выбираться. Это не предпринимательская деятельность.

– Люди пытались заниматься и антипредпринимательством. Безделье ведь тоже до добра не доводит.

– Мы и не антипредприниматели. Мы так же похожи на предпринимателей, как бейсбол на крестики-нолики. Мы играем в другую игру.

– И в какую же?

– Пост-дефицит, – сказала она почти с религиозной торжественностью.

Видимо, ему не удалось сохранить нейтральное выражение лица, потому что по ее взгляду стало понятно, как она разозлилась.

– Извини, – вряд ли кто-нибудь когда-либо так много извинялся, как он. Как-то на Хеллоуин его сосед по квартире сделал несколько картонных могильных плит и вывесил их как флаги на кухонных шкафах. Губерту Итд показалось, что тот написал: «Извини».

– Что мне твои извинения! Посмотри, Итакдалее, на все это. По документам это совершенно бесполезное место. Все вещи, сходящие с этого конвейера, должны быть уничтожены. Это нарушение товарных знаков; даже если товары сходят с официального конвейера «Муджи» и сделаны из официального сырья «Муджи», на них нет лицензии «Муджи», поэтому такое сочетание целлюлозы и клея является преступлением. Это настолько извращено, что любой, кто обращает внимание на такое положение вещей, уже нарушает все правила игры, и мнение его ничего не стоит. Любой, кто скажет, что мир станет лучше, если этот завод попросту сгниет…

– Мне это вовсе не кажется хорошим аргументом, – ответил Губерт Итд. Когда-то ему часто приходилось вести подобные споры. Он не был молод и не считал себя человеком передовых взглядов, но в этих вещах разбирался. – Это все равно, что говорить людям: все, что вы делаете со своими вещами, приводит к худшим результатам, чем если бы вы делали всякие глупости и давали рынку право отсеять хорошие идеи от…

– Думаешь, кто-то еще верит в эту чушь? Знаешь, почему люди, которым нужна мебель, просто не взломают дверь в этот цех? Это не ортодоксально с рыночной точки зрения.

– Конечно нет. Это просто страх.

– И у них есть все основания, чтобы бояться. В этом мире все устроено так: если ты не добился успеха, то ты полный неудачник. Если ты не забрался на вершину, то валяешься в самом низу. А если ты находишься где-то между, то просто висишь, вцепившись ногтями в надежде, что сможешь перехватиться получше, прежде чем тебя оставят последние силы. Все, кто еле держатся, просто боятся ослабить хватку. Все, кто внизу, слишком устали, чтобы карабкаться наверх. А что же люди наверху? Это те, чье существование зависит от того, чтобы все оставалось без изменений.

– Ну и как ты называешь эту свою философию? Пост-страх?

Она пожала плечами:

– Без разницы. Названий хватает. Ни одно из них не имеет значения. А вот это имеет, – она показала на танцующих и на кровати. Станки другого конвейера включились и начали производить складные стулья и столы.

– Как насчет «коммунизма»?

– Что насчет «коммунизма»?

– Это символ, от которого веет историей. Вы могли бы быть «коммунистами».

Она помахала перед его лицом своей бородой.