Л. Морозова - Мерный отзвук каблуков

– Почему ты плачешь?

– Не твоё дело.

– Может, и так, но Маргарита хочет помочь.

– Родители не одобряют то, чем я занимаюсь. Они думают, что это зря…

– Так докажи им обратное.

Калиса подняла заплаканные глаза и увидела девушку с веснушками, огненными короткими волосами и светящейся улыбкой. Это была Маргарита. Она протянула ей руку, Калиса взяла её и поднялась. Рита сказала:

– Ты знаешь, что делать.

Калиса кивнула и решительным шагом направилась домой.

Она заперлась в комнате на несколько дней и рисовала. Рисовала. Рисовала. Рисовала. Это был успех. Картина ушла за 500$. На следующий же день девушка уехала и начала свой побег длиною в жизнь. На протяжении всего путешествия она хотела доказать, что может, благодаря своим картинам, делать что угодно и когда угодно. Минус был только в одном: она писала картины, которые чудились ей в видениях. Они были как вспышка. Как озарение. И тогда она вновь садилась за них и рисовала несколько дней подряд. Картины приходили, и художница рисовала их с такой частотой, чтобы только-только хватало на свободную жизнь. И без зазрения совести всё тратила. Поэтому сейчас она как никогда надеялась на подобное озарение. У неё не было денег. Она всё потратила на путешествия и платья. А ей хотелось ткнуть родителей лицом в эти деньги. Родители же были как никто в курсе её успехов. Они были закоренелыми технарями. Думали, что, когда дочь наиграется, вернётся к ним. Но… Вместе с ней из их дома ушло что-то живое. Как будто огонёк жизни покинул это место, наполненное сухими законами и цифрами. С тех пор они сильно изменились. И впервые за 7 лет они увидят дочь.

Поездка прошла как в тумане. Калиса помнила только, как спала, как остановилась перекусить в какой-то кафешке и как остановилась в какой-то гостинице, чтобы переодеться во что-то более презентабельное. Но грозный вид больницы отрезвил сознание. Выйдя из машины, она несколько секунд пыталась что-то разглядеть в этом мрачном здании. Затем снова пришла в себя и тихим шагом начала идти к дверям больницы. Дверь приоткрылась, и девушка проскользнула внутрь. На ресепшене стояла женщина, художница подошла к ней:

– Здравствуйте, я Калиса Ластботтон. Я хочу встретиться с отцом. Его зовут Лис Ластботтон.

– Пожалуйста, ваш паспорт.

Калиса достала паспорт и подала его медсестре.

– Подождите минутку.

В этот дождливый день в больнице не было ни одного посетителя. Только доктора и больные шныряли туда-сюда. Казалось, она окунулась в детство, когда настолько же чётко она ощущала своё одиночество в толпе.

– Палата 1048. 10 этаж. Держите пропуск, покажите его дежурному, чтобы он вас пропустил. И вот ваш паспорт.

Калиса поблагодарила её и медленно, скованная, отправилась к лифту. Кнопка загорелась жёлтым тусклым светом. Звонок. Двери открылись, девушка зашла, и они неторопливо закрылись за её спиной. Лифт ехал медленно и как будто издевался. Казалось, что всё окружение смакует её переживания в ожидании встречи. Двери не торопясь открылись на 10 этаже, и Калиса нервно и настороженно начала красться к палате отца. Стук высоких белых лаковых каблуков ритмично отражался от стенок и разносился эхом всё медленнее с каждым шагом девушки, напоминая замедляющийся, но неотвратимый обратный отсчёт. Стены давили на хрупкую фигуру девушки. Казалось, вот-вот – и она сломается от этого гнёта. Но больше всего её пугала дверь в конце коридора и звенящая отражённым светом ручка, такие манящие и отталкивающие одновременно. Девушка доползла-докралась до двери. Поправила волосы. Платье. Глубокий вдох. Толчок двери.

– Здравствуйте. Отец.

От былой робости и волнения не было и следа. В проёме стояла гордая, грациозная фигура. По лицу Лиса покатилась слеза.

– Привет. Как прогулка? Как мир?

– Вы знаете, всё чудесно. Советую вам там побывать.

– О, обязательно, как только выйду.

Мужчина начал тихонько посмеиваться, и по его лицу покатились слёзы. Дочь подошла и тихонько приземлилась на складочку кровати.

– Я так рад, что ты успела.

– Успела. Теперь я не уйду, пока ты не выздоровеешь.

– Нам тебя тоже не хватало. Мама обрадуется, когда увидит тебя. Она очень скучала.

– Не сомневаюсь.

– Ну, рассказывай, как твоя жизнь? Как ты освоилась?

– Ты знаешь. Прекрасно. Я сразу со всем разобралась. Со счетами, переездами, выбором выставок. Я всё оплатила. И за это я заплатить смогу.

– «Я заплатить смогу»… – произнёс мужчина и тихо засмеялся.

– Да, смогу. А что такого?

– Просто я вспомнил, когда ты была маленькая, ты так яростно хотела рисовать, что самостоятельно заработала на мольберт, краски и карандаши.

– Я тогда целый месяц работала на наших соседей, присматривая за детьми, крася заборы и ухаживая за цветами… Ты меня даже не остановил! Хотя всегда говорил мне, что нужно работать головой, а не руками.

– Я так тобой гордился. Тогда я узнал, что ты добьёшься всего, чего захочешь.

На секунду взгляд девушки прояснился, она со странным изумлением смотрела на отца, как будто узнала, что её цветок на подоконнике на самом деле принадлежит к давно вымершему виду и только он сможет возродить этот вид. Но потом снова лицо стало напускным и гордым, и по нему промелькнула мысль: «Нет, показалось». Они говорили несколько часов. Вспоминали старое. Узнавали, что произошло нового. Отец слушал её так внимательно, как никогда до этого. Часы посещения пролетели незаметно. Казалось, что человек заковал хрупкий цветок в ледяной кокон. А теперь обнимал его, медленно растапливая холодное стекло.

В коридоре было тесно, темно и уютно. Первый поворот вёл в просторный зал, где было три двери в гостевые комнаты, которые не использовались неизвестно сколько лет. А второй в конце – на кухню, рядом с ней кладовка, туалет и лестница на второй этаж. На втором этаже были ещё две уборные и жилые комнаты: детская, отца, матери и родительская спальня.

Девушка почти по памяти проходила к своей, но… На этот раз она зашла в закрытую комнату на втором этаже возле отцовской. Её туда никогда не пускали. А когда она стала старше и комната стала иметь свободный доступ, Калисе просто было уже неинтересно, потому что все интересующие художницу предметы уже вынесли. Но сейчас… Вернувшись в дом детства… Ей хотелось узнать последний не раскрытый ею секрет этого места.

Вся комната была в пыли. Даже воздух в пространстве. Большая часть мебели осталась, но даже не была накрыта тканью. Всё: шкафы, стол, оконные рамы, – было сделано из крепкого тёмного дерева. Даже стены и пол были сделаны под него. Мебель и оконные рамы были украшены металлическими ручками и накладками на углы. Вся комната была погружена в тёмно-коричневые, бурые оттенки. Светлым пятном была пробковая доска с белыми рамами. Пробка была металлической, белой и холодной. От неё создавались неприятные ощущения. Но она являлась полноправной практичной частью этой комнаты, а потому выкидывать её было нельзя. Калиса рассматривала эту комнату, и она напоминала её отца. Такого же надёжного, твёрдого, но не отдающего холодом по своей сути. Холодностью отдавали только его планы на жизнь, как эта металлическая магнитная доска. Магнитная доска была единственным местом этой комнаты, которое понемногу теряло свою красоту. Она немного облупилась и начала искривляться. Девушка подошла к доске и дотронулась до неё. Холодно. Она подошла к столу. Проведя по ней рукой, она почувствовала надёжность, крепость, даже некоторое тепло. Из этой комнаты не хотелось уходить. Но ей уже пора ложиться спать, чтобы завтра, бодрой, нарисовать новую картину. И девушка направилась в свою бывшую комнату.