Бернар Миньер - Гадкая ночь

Сервас обвел взглядом комнату: элегантная мебель, стратегически точно расставленные лампы. Окна выходят на мощенную булыжником улицу и парикмахерский салон. Купленный доктором кабинет на втором этаже ратуши явно процветает, и зарабатывает Ксавье куда больше ста шестидесяти двух штатных психиатров Национальной полиции, которым не повышали зарплату с 1982-го по 2011-й, а потом пересчитали по минимуму. Впрочем, Сервас сам решил обратиться за помощью именно к нему.

Он бегал от мозговедов, как от чумы, все четыре недели, когда считал Марианну мертвой, а потом все-таки загремел в центр реабилитации для впавших в депрессию легавых…

– А мертвые, которых я видел? Вся эта толпа?

– Ну, во-первых, не стоит забывать о вторичных эффектах наркотиков, которыми вас накачивали, – сначала анестезиолог, потом в реанимации. Во-вторых – сны. В них мы видим невероятные вещи, летаем, падаем со скалы и остаемся целыми и невредимыми, переносимся из одного места в другое, видим любимых покойников или людей, не знакомых друг с другом в реальной жизни.

– Это был не сон.

Психиатр проигнорировал реплику Серваса и продолжил излагать:

– Вам никогда не снилось, что вы талантливее и умнее, чем в реальной жизни? – Он сделал неопределенный жест рукой. – Бывает ли у вас во сне чувство, что вы знаете и понимаете больше, чем наяву? Что вы другой человек – более сильный, ловкий, одаренный, могущественный? А просыпаясь, ясно помните сон и удивляетесь его… реальности .

«Да. Конечно. Как у всех», – подумал Сервас. Когда он был студентом и пытался писать, сочинял во сне лучшие страницы, а проснувшись, смутно чувствовал, что эти слова, эти гениальные фразы действительно существовали в мозгу… несколько секунд, и бесился, что не может их вспомнить.

– Ну и как вы объясняете, что все пережившие околосмертный опыт – даже самые рациональные люди и закоренелые атеисты, – выходят из него изменившимися?

Психиатр обхватил тонкими пальцами колени.

– А были ли они такими уж неверующими? Насколько мне известно, не существует серьезного научного исследования о философских и религиозных допущениях таких людей до околосмертного опыта. Но я признаю, что перемена, наблюдаемая почти у всех, неоспорима. Исключение – по обычной квоте – составляют мифоманы и оригиналы. Они звонят на полицейский коммутатор, чтобы возвести на себя напраслину, а потом провести несколько платных пресс-конференций (я стерплю, если меня обвинят в мизантропии!). Есть заслуживающие доверия свидетельства видных деятелей – их честность никто не ставит под сомнение – об этих… радикальных изменениях личности и системы ценностей после комы или клинической смерти…

«Эту речь должен был бы произнести я, – подумал Сервас. – Раньше я так и поступил бы. Что со мной происходит?»

– Потому-то и следует в обязательном порядке выслушивать все свидетельства, – промурлыкал психиатр (и Сервас подумал о Раминагробисе [41] Хитрый хищный кот, персонаж басни Лафонтена «Кот, ласка и кролик». , уютно свернувшемся клубком в кресле). – Нельзя вести себя высокомерно, просто пожать плечами и отойти в сторону. Я догадываюсь, через что вы проходите, Мартен. Не имеет значения, существуют объяснения или нет, важно одно – что этот опыт изменил в вас.

Луч бледного осеннего солнца проник через оконное стекло и приласкал букет в китайской вазе. Сервас не мог отвести глаз от цветов. Ему вдруг захотелось плакать.

Мимо дома прошли люди в вязаных шапочках с лыжами на плече.

– Вы вернулись , и все изменилось. Это тяжело. Трудно. Реальная жизнь находится в противофазе с тем, что вы увидели там . Придется искать новый путь. Вы обсуждали проблему с близкими?

– Пока нет.

– Есть человек, с которым вы можете поговорить?

– Дочь.

– Попытайтесь. Если понадобится, пришлите ее ко мне.

– Я не первооткрыватель потустороннего… мира; и последним тоже не буду.

– Конечно, но мы говорим о вас . Раз вы здесь, значит, это важно.

Сервас не ответил.

– Вы стали объектом серьезнейшей пертурбации, пережили потрясающий, исключительный опыт, который кардинально изменит вашу личность. Вам кажется, что вы обрели знание, о котором не просили. В некотором смысле оно свалилось вам на голову и без последствий не обойдется. Я помогу… У меня были пациенты с подобной проблемой, ничего – разобрались. Вы почувствуете себя живее, проницательнее, внимательнее к окружающим; прежние навыки вернутся – и покажутся лишенными смысла; все материальное утратит значение. Вам захочется объясняться людям в любви, но они не поймут случившегося и не оценят чистоты намерений. Так часто бывает… Вы впадете в эйфорию, ощутите жадное желание жить, но будете очень уязвимы и можете вплыть в депрессию.

Коротышка-доктор ослабил узел галстука от Эрменеджильдо Зеньи, надел куртку, застегнул пуговицы. В нем не было ничего хрупкого, и ему не грозили ни эйфория, ни депрессия.

– Но, как бы то ни было, вы здесь, среди нас, живой-здоровый. Полагаю, врачи настоятельно рекомендовали вам отдохнуть…

– Я хочу вернуться к работе…

– Прямо сейчас? Я думал, что вы… Приоритеты изменились?

– Думаю, у каждого в этом мире есть миссия. Моя – ловить злых людей , – ответил Сервас.

Психиатр насупил брови.

– Миссия? Вы это серьезно?

Сыщик одарил его фирменной улыбкой № 3, означавшей: «Ага, купился!»

– Именно эти слова я и должен был произнести – по вашей логике, – если б верил, что вернулся из мира мертвых… Не волнуйтесь, доктор: я по-прежнему не верю в НЛО.

Врач ответил бледной улыбкой, но его взгляд стал цепко-сосредоточенным, как будто он внезапно вспомнил нечто важное.

– Вам знакомо плато Тассилин-Аджер? [42] Тассилин-Аджер – «Плато рек», необычный национальный парк, расположенный в юго-восточной части Алжира. С 1982 г. находится в списке объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО. – спросил он. – Это в алжирской Сахаре…

– Сефар… – откликнулся Сервас.

– Да, древнее поселение Сефар. Тридцать лет назад я побывал в этом уникальном месте. В двадцать два года мне открылось чудо – пятнадцать тысяч наскальных рисунков, лучшая и самая великая книга пустыни, запечатлевшая для грядущих поколений историю войн и цивилизаций, существовавших на рубеже неолита. В том числе трехметровую фреску, которую одни называют Великим Марсианином , другие – Великим Богом Сефара . Я и сегодня не знаю, что видел. Говорю как ученый…

Пять часов вечера.

Когда он покинул кабинет психиатра, на Сен-Мартен уже опускались сумерки. Улицы больше не наводили на него ужас. Раньше, при одной только мысли об опасностях, которые подстерегают всех полицейских в ночном городе, у него заходилось сердце.