Керри Манискалко - Охота на князя Дракулу

– В данный момент? – Я подошла ближе, глядя, как напряглась его шея, когда он кивнул. – Я хочу знать, что именно Вильгельм увидел в поезде – если он действительно что-то видел. Я хочу знать, почему двух человек убили – всадили им кол в сердце, – как будто они стригои. И я хочу найти улики, прежде чем у нас на руках потенциально окажется еще один Потрошитель.

Томас выдохнул, но выдох этот был чересчур громким для небрежного. В глубине души мне захотелось взять свои слова обратно, сказать, что я люблю его и желаю всего, что предлагали мне его глаза. Возможно, я сделала величайшую глупость. Я промолчала. Пусть лучше он испытает временное разочарование, чем постоянно страдать от моих смятенных чувств.

– Тогда вперед, на охоту. – Он протянул мне руку. – Идем?

Я заколебалась. На мгновение мне показалось, что я вижу какую-то тень, движущуюся к нам из-за угла. Пульс мой участился. Я ждала, пока владелец этой тени подойдет к нам. Томас проследил за моим взглядом, нахмурился, потом повернулся и оглядел меня.

– Я думаю, Крессуэлл, нам лучше разделиться и поискать Вильгельма по отдельности.

– Как угодно даме.

Томас задержал на мне взгляд на миг дольше, чем следовало бы, а потом, прежде, чем я поняла, что он собирается сделать, запечатлел на моей щеке невинный поцелуй. Он медленно отстранился. Глаза его блестели озорством. Я быстро оглянулась, не видел ли кто столь неподобающего поведения. Но тень, касательно которой я готова была поклясться, что она движется в нашу сторону, исчезла.

Я отогнала ощущение, что за мною кто-то незримо наблюдает, и призналась себе, что воображение снова взяло надо мною верх. И вошла в одежную лавку. Свободные края ярких тканей стекали с рулонов, словно шелковая кровь. По пути к раскроечному столу, расположенному в глубине лавки, я провела рукой по атласу и тонким кружевам.

– Буна, – поздоровалась со мной низенькая пухленькая женщина.

– Буна. Сюда кто-нибудь заходил? Молодой человек? Очень больной. Э-э… форте болнав.

Седая женщина продолжала улыбаться, демонстрируя ямочки на щеках, и я понадеялась, что она поняла мой румынский. Она быстро оглядела меня, словно выискивая, нет ли у меня змеи в рукаве или еще какого подвоха, которого ей следовало бы опасаться.

– Нет, молодые люди сегодня не заходили.

Тут мое внимание привлек висящий на стене за ее спиной рисунок, портрет молодой женщины. Он был окружен какими-то записями на румынском. Меня пробрал озноб. Светлые волосы женщины чем-то напомнили мне Анастасию.

– Что здесь говорится?

Хозяйка лавки отвела полотнища ткани и показала на календарь на своем столе, ткнув ножницами в слово «Винери». Пятница.

– Пропала три ночи назад. Ее видели возле леса. Потом нимик. Ничего. Приколичи.

– Какой ужас! – У меня перехватило дыхание. Эта женщина действительно верила, что по окрестностям рыскает немертвый волк-оборотень и выискивает жертв. Однако же при мысли о том, что можно заблудиться в этих ужасных лесах, у меня ноги сделались словно ватные. Я от души понадеялась, что девушка сумела добраться до какого-нибудь безопасного места. Но если снег шел всю ночь, выжить было невозможно.

Я выбрала себе новые чулки и, расплатившись с хозяйкой лавки, заменила ими свои промокшие. Чулки были толстыми и теплыми, и мои ноги словно окутали мягкие облака.

– Спасибо… мультумешч. Надеюсь, что эта девушка скоро найдется.

Тут мое внимание привлекла какая-то суматоха на улице. По мощенной брусчаткой улице бежали люди с широко распахнутыми, немигающими глазами. Мягкая на вид владелица лавки сжала губы и достала из-за прилавка железную трубу.

– Вернись, девушка. Там плохо. Форте рау.

Страх пронзил мои жилы, но я подавила его. Здесь мне нельзя было поддаваться подобным эмоциям. Я в новом месте и не вернусь к старым привычкам. И неважно, если что-то считают очень скверным. Нет ничего хуже наших собственных страхов. Я была совершенно убеждена, что никто не охотится на людей на этих улицах, особенно среди бела дня.

– Со мной ничего не случится.

И я не колеблясь отворила дверь, подобрала юбки и побежала к небольшой толпе, собравшейся у переулка в конце торговой улицы.

Холод проник в щели моего доспеха, защищающего чувства: ледяные пальцы скользнули по моей коже. Я не выдержала этого касания и задрожала под бледным утренним светом.

Приближалась очередная буря. Из серых туч сыпались снежинки и крупинки льда, предупреждая, что дальше будет хуже. Намного хуже.

Улицы селения

Strazile din sat

Брашов

2 декабря 1888 года

Я пригнулась пониже, так, чтобы взглянуть между людьми, толпящимися вокруг места происшествия. Первым, что я увидела, были ноги человека, лежащего на снегу.

Судя по легким кожаным туфлям, это был мужчина. Я оглядела толпу, чувствуя, как в душу мою заползает страх.

Я искала весьма высокого молодого человека. С прямыми бровями и насмешливым изгибом губ. Но Томаса нигде не было видно. Он всегда оказывался там, где таилась неприятность. Меня затопил холод.

– Нет!

Я кинулась вперед, словно марионетка, которую кукловод дернул за веревочки. Если с Томасом что-то случилось… я не сумела докончить эту мысль. Каждая моя клеточка звенела от страха.

Пользуясь своим худощавым сложением, я протиснулась между молодыми мужчинами. Ужас придал мне сил и решимости. Когда один мужчина не пожелал отодвинуться, я оттолкнула его. Он налетел на соседа. Оба завопили что-то по-румынски. Судя по тому, что я смогла разобрать, они отнюдь не обменивались любезностями. Я знала, что веду себя непростительно грубо, но если Томасу плохо, я хоть всю Румынию пропашу при необходимости, оставляя за собой кости и пепел.

Когда тело наконец оказалось передо мной, я стиснула зубы и от потрясения немного прикусила язык. На снегу недвижно лежал Вильгельм. Я закрыла глаза. Я от всей души радовалась, что это не Томас, и корила себя за это. Это было недостойно с моей стороны. И ведь уже не в первый раз я получала утешение за чужой счет.

Как только это чудовищное ощущение отступило, я сосредоточила внимание на бедном юноше. Со своего места я не видела никаких ран. Судя по полнейшей неподвижности, Вильгельм не дышал. В морозном воздухе не видно было облачка пара над его ртом. Но зато кожа вокруг рта слегка изменила цвет, и на губах выступила пена.

Снег вокруг Вильгельма остался нетронут. Никто не попытался вернуть его к жизни и даже не прикоснулся к нему. Не то чтобы я ждала этого от крестьян. Они этому не обучены. Разве что поблизости случился бы врач… И кроме того, вполне могло оказаться, что крестьяне слишком испуганы, чтобы приблизиться к покойному. У меня все внутри сжалось. Вильгельм был так молод! Мне следовало раньше довериться моим инстинктам. Ведь очевидно было, что он страдает.