Владимир Комиссар - Ангина

К каждому из своих одногруппников я пытался подобрать индивидуальный подход, ну а поощрял к более близкому контакту примерно одной и той же артистически поставленной репликой:

– Спасибо, что ты именно ко мне обратился (ась) с этим вопросом (просьбой, предложением). Всегда буду рад тебе быть чем- либо полезен. Обращайся по любому поводу, – далее следовала моя улыбка, полная радушия, а за ней ненавязчивые требования – Вот только, буду тебе очень признателен, если иногда перестанешь обращать внимание на мою детскую внешность. Уж поверь мне, пожалуйста, за моей личиной скрывается вполне взрослая натура. А не веришь – загляни мне в глаза!

И все заглядывали. Затем отводили глаза, не выдержав моего тяжелого, и уж никак не детского взгляда. И моя внешность переставала быть препятствием для наших отношений на равных.

Постепенно я также стал находить общий язык и с некоторыми университетскими преподавателями. Причем со многими из них мне было интересней общаться, чем с сокурсниками. Что, наверное, вполне логично – ведь у нас с ними более близкий возраст. Дружескими эти общения, конечно, назвать было трудно, но круг обсуждаемых вопросов выходил далеко за рамки изучаемых предметов. Большинству преподавателей, в отличие от студентов, хотелось не только убедиться в моих способностях, но и понять степень моего превосходства, причины и границы моих талантов. И я им в этом охотно помогал. Хотя иногда случались недоразумения и казусы. Одному из них хочу уделить пару строк.

Лекции по истории КПСС на нашем потоке читал достаточно молодой для своей должности доцент кафедры Павлюк Владимир Павлович. Достаточно крупный тридцати —тридцатипятилетний мужчина с характерным говором выходца из центральной Украины.

Свой курс он вычитывал из толстой пачки распечатанных листов, громким монотонным голосом. При этом иногда отвлекался, вставляя свои замечания по поводу поведения, быта и внешнего вида современных студентов, как например:

– Сейчас установилась нездоровая мода на штаны из хлопковой ткани синего цвета, которые называются «джинсы». В простонародье их называют также «джины». Многие из вас платят за эти штаны по 200—250 рублей. У меня нет возможности этому воспрепятствовать, но если кого увижу в «джинах» на своих занятиях, выгоню надолго, – в общем, на первый взгляд типичный партократ-лизоблюд.

Однажды, на лекции я попросил Павлюка уточнить отдельные тезисы Алексея Ивановича Рыкова на 15 съезде ВКПБ. Преподаватель в ответ предложил мне задержаться после пары. Разъяснения я получил, затем последовала дискуссия о НЭПе, коллективизации, индустриализации, а также о взглядах и ошибках по этим вопросам того или иного партийного лидера. Я не был спецом в истории КПСС, «плавал» во многих вопросах, да и сам этот предмет давно превратился в атавизм в моей «прошлой» жизни и не имел никаких перспектив в будущей. Поэтому дабы положить конец нашему диалогу, в котором я мог проявить себя не с лучшей стороны, я произнес не совсем уместную, но зато очень «патриотическую» фразу:

– Мне очень нравится один из постулатов нашего Вождя; «Практика – критерий истины». И раз мы под руководством Партии построили самое лучшее государство в мире— общество развитого социализма, то о каких недочетах и ошибках наших лидеров мы можем вести речь?

Павлюк несколько минут озадаченно смотрел на меня, затем с грустью произнес:

– Молодой человек, даже и не надейтесь, что высокопарные фразы и подхалимство принесут Вам в будущем успех, славу или какие-либо льготы. Это ошибочный путь. А достойное место в истории получают лишь люди с принципами. Будет очень прискорбно, если у Вас этих принципов не окажется.

Я был пристыжен. Моя тактика дала явный сбой. И с принципами, вернее с их отсутствием он оказался прав. Какие принципы, товарищ? Я нахожусь в ином, пока еще чуждом для меня мире и пытаюсь выжить. Тем не менее спустя пару дней я разыскал Павлюка на кафедре и выразил свои извинения, но уже «по-простому» :

– Прошу меня простить за недавнюю демонстрацию мною неуместного популизма. Принципы у меня есть, но если честно, я сильно ошибался в отношении Вас.

Владимир Павлович усмехнулся и протянул мне свою широкую ладонь.

Но первым из «взрослых» я нашел общий язык со своим куратором Рыбаковым. Как оказалось, Петр Алексеевич, по профессии был психиатром, окончил московский медицинский, защитил кандидатскую, затем докторскую, работал в ряде специализированных клиник, в том числе и закрытых, опубликовал множество научных монографий. Последние лет десять занимался детской психологией и психиатрией, добился успехов в педагогике, недавно стал членом специальной комиссии при министерстве образование СССР. Именно эта комиссия и прикрепила ко мне Рыбакова в качестве куратора-наставника. Еще, я стал догадываться, что услугами Петра Алексеевича часто пользовались определенные компетентные органы. Об этом он естественно прямо не говорил и состоял он в штате КГБ или нет, мне оставалось только гадать.

Тем не менее «каверзные» вопросы задавал он весьма профессионально, и мне требовалось немало осторожности, чтобы не засыпаться в ответах.

– Когда все-таки, ты понял, что обладаешь значительными способностями? Что тебя побудило быстро освоить весь школьный курс? Как ты осознал свою необычность? Каким видишь себя в будущем? – такие и подобные им вопросы стал задавать мне Рыбаков еще в Донецке. Причем задавал между делом, как бы вскользь. В Москве же, при наших частых встречах они звучали более прямолинейно.

Я каждый раз «включал дурака», пытаясь отделаться общими фразами типа: «Не помню», «Как-то само вышло», «Хочу быть максимально полезен своей Родине» и при этом каждый раз натыкался на недоверчивый взгляд куратора.

Однажды, после подобной очередной моей реплики Петр Алексеевич сделал откровенное замечание:

– Давай прекращать игру в кошки-мышки. Я прекрасно вижу, что ты что-то не договариваешь. Есть у тебя какая-то тайна, и она мне кажется очень интересной. Поступим так. Вопросы на эту тему я тебе больше задавать не буду. Пока. Захочешь – сам обо всем расскажешь. Это в твоих же интересах разобраться в истине.

Может он и прав, и я когда-нибудь захочу поведать ему «свою тайну». Может чуть позже. Ну а пока мы встречаемся с Рыбаковым каждую неделю – видимо, так ему поручили сверху. Обсуждаем мою учебу, мой досуг, дискуссируем на всевозможные нейтральные темы. И, в общем, мой куратор вызывает у меня симпатию.

После непродолжительного адаптационного периода я зажил полнокровной студенческой жизнью. Лекции, контрольные, зачеты. Московские достопримечательности, студенческие вечеринки, дискотеки. Да, дискотеки и вечеринки также стали частью моего времяпровождения. Что, нелепо себе представить танцующего в кругу со взрослыми дядями и тетями двенадцатилетнего мальчика? А сорокапятилетнего мужика с двадцатилетними парнями и девушками? Тоже не ахти. Тем не менее я заставил себя побороть стыд и неловкость и пренебречь, иногда возникающими насмешками со стороны «старших» товарищей. Я даже стал получать удовольствие от выполнения танцевальных упражнений под хиты «Абба», «БониМ» и Африк Симона. Ностальгия, ставшая явью, можно так обозначить мое душевное состояние при этом. Ну и мои сокурсники также вскоре перестали обращать внимание на возраст молодого танцора.