Алексей Шолохов - Донор (сборник)

Все это время Шанита продолжала тихо смеяться.

– Добрый доктор. Айболит… – монотонно напевала она. – Он под деревом. Сидит. Но ты не добрый. Кстати. Твоя кровь. Пахнет мертвечиной , – сообщила она, сплевывая розовый сгусток.

– Заткнись, шлюха, – не выдержал Евгений. Кровоточащая губа распухла и саднила.

– Иди ко мне, – прошелестела женщина. – Иди. И ложись рядом. Еще есть время.

– Закрой пасть!!! – взревел Золотарев. Бутылка уже была полностью наполнена, и по пальцам побежала горючая жидкость. Она была ледяной, намного холоднее ручья на дне оврага. Выругавшись, он заковылял к Шаните. Она улыбнулась, словно и ждала, когда Евгений с перекошенным от ненависти лицом начал поливать ее бензином.

– Я ведь знала, от чего умру, – Шанита высунула язык, старательно ловя желтовато-прозрачные струйки нефтепродукта. – Я ведь была права.

– Заткнись! – прорычал он. Когда бутылка опустела, он швырнул ее в сторону. – У тебя есть зажигалка, селедка?

Она продолжала широко улыбаться. С открытым переломом ноги, растерзанно-иссеченными руками, истекающая кровью и облитая бензином, она сидела и счастливо улыбалась, словно чувствовала себя как никогда лучше.

Золотарев раздраженно похлопал себя по карманам, затем черты его лица разгладились, и он вновь зашаркал к байку. Поковырявшись в кофрах, он вернулся через минуту с коробком длинных охотничьих спичек.

– Я думаю, это будет весело и красиво, – совершенно спокойным голосом произнес он, подмигивая Шаните. – Хорошо, что я догадался их прихватить на вечеринку.

Пальцы сотрясала мелкая дрожь, и первая спичка сломалась.

– Твою мать…

– Не торопись, – посоветовала она, с усмешкой глядя на своего убийцу. – У тебя. Дрожат руки. Ты же врач. Хирург. Ты не имеешь. Права на ошибку.

– Закрой рот, или я вырву тебе язык, – буркнул Евгений. Вторая спичка тоже сломалась, и он скрипнул зубами, начиная закипать.

Шанита снова засмеялась тихим шелестящим смехом.

Лишь с четвертой попытки спичка была зажжена, и Золотарев издал ликующий вопль, глаза загорелись триумфом.

– Видишь, сука? – торжествующе прокричал он. – Тебе не отвертеться!

– Вижу, – выдохнула Шанита. – Ты проклят, больной ублюдок. Ты сам себя проклял. Запомни это.

Евгений осклабился.

– Пока, селедка. Жди меня в гости. Лет через сто, в забегаловке под названием «Ад». Приеду на новом байке и снова кончу на тебя.

Тихо шипя, спичка упала на волосы Шаниты, и те мгновенно вспыхнули, как гигантская свечка. Фигура обреченной женщины за доли секунды превратилась в ослепительно-желтый огненный столб.

Золотарев попятился назад, закрывая лицо от нестерпимого жара. Шанита была так близко, что ему чудилось, будто у него потрескивают волосы и ресницы. Внезапно убийца испытал неизъяснимый страх за содеянное, миллионами тончайших иголочек пронзивший его разгоряченную кожу. Он отступал шаг за шагом, глядя сощуренными глазами на человеческий факел, полыхающий нестерпимым жаром. Воздух наполнился зловонием горелой плоти, от Шаниты повалил дым.

Наткнувшись на мотоцикл, Евгений замер, не веря своим глазам – она медленно ползла к нему на четвереньках, издавая кашляющие хрипы. Ползла, оставляя за собой горящие следы, от которых в стылый воздух поднимались дымящиеся струйки.

«Убей ее. Закончи все это», – тяжело колыхнулось внутри, но он был не в силах пошевелиться, с суеверным ужасом пялясь на пожираемую огнем женщину.

– Проклятая б… дь! – визгливо крикнул он, приходя в себя. – Ты что, бессмертна?!

Шанита продолжала упорно тащиться к нему, подволакивая сломанную ногу. Она натужно хрипела, изо рта, рвано-черной дыры, клубились сизые клочья дыма. Волосы сгорели, темнела и маслянисто пузырилась обугливающаяся кожа. Она отслаивалась мертвыми лоскутьями, а остатки джинсов съеживались, вплавливаясь в горящую плоть и тем самым превращаясь в единое багрово-смердящее месиво.

Когда почерневшая рука со скрюченными пальцами коснулась колеса «Индиана», Евгений встряхнулся, словно приходя в себя.

«Она пытается залезть на байк. Это невозможно! Почему она не подыхает?!!»

«Поехали, ковбой».

Хрипловатый голос страшной попутчицы пузырьком всплыл в пелене совсем недавних событий.

Отчаянно вскрикнув, Золотарев принялся карабкаться наверх по отлогому склону. Ушибленное бедро злобно стегало болью, как гнилой зуб, но он не обращал на это внимания. И, хотя он уже почти вылез из оврага, ему все еще казалось, что его спину вот-вот хлестнет жаром, исходящим от горящей заживо женщины.

– Это ты проклята, – хрипло выдохнул он, глядя, как полыхает Шанита. Непостижимо, но она все еще была жива, вяло шевеля обугливающимися конечностями. Вскоре почувствовался смрад горелой резины, зачадило угольно-горьким дымом, и Евгений, хромая, заторопился прочь. И хотя мотоциклы с машинами взрывались только в кино, он не желал проверять, рванет ли его байк или просто сгорит дотла. Как не желал смотреть на последние секунды жизни Шаниты. Хотя раньше момент наступления смерти вызывал у него восторженные чувства, и даже возбуждение.

«Она сдохла».

Покачиваясь, как пьяный, он ковылял по тропе и убеждал себя, что эта сумасшедшая ведьма давно мертва. Конечно, законы физики и биологии никто не отменял. У этой бабы просто выносливый организм, и все. Ни одно живое существо не способно выжить при такой температуре.

Да, она шевелила руками. Но это легко объясняется – посмертные рефлексы… Что-то вроде отрезанных щупальцев у кальмара или хвоста от ящерицы…

Но даже эти аргументы не могли окончательно успокоить Евгения, и ему все время мерещилось, что он слышит шорох и вкрадчиво-тихий смех за спиной.

Он шел, не оборачиваясь.

Тишина пугала. Она липла к нему холодно-влажной простыней, постепенно пеленая, как умаявшегося за день младенца. Было слышно, как шуршат по усыпанной сосновыми иглами и пожухлой листвой тропе подошвы мотоциклетных ботинок. И все. Больше ни единого звука.

Он задрал голову вверх. Чернеющие кроны лесных великанов подпирали густую, словно деготь, ночь. Звезды были похожи на крошечные алмазы-бусины, которые кто-то невидимый старательно вдавливал в пластилиновую мякоть небосвода.

– Скальпель, б… дь, – выдавил неожиданно Евгений. По лицу хлестко ударила ветка, и он вздрогнул, пригнувшись, но тут же продолжил путь.

Конечно, скальпель, мать его.

И не один. Целый набор, едрить его за ногу, остался там, возле байка. А кроме него, крючья, цепь, щипцы… А мотоцикл, к слову, зарегистрирован на него.

Золотарев почувстовал, как к его сердцу, тихо шурша, тянутся чьи-то костляво-морщинистые руки с кривыми когтями. Одно движение – и его жизнь остановится. Во рту появился кислый привкус.