Дэвид Розенфелт - Первая степень

По моему мнению, окружная тюрьма – вполне сносное место. Но Оскар Гарсия почему-то так не считал. По мнению Оскара, то, что он находится здесь, – это произвол. Долбаные шуточки, как он неизящно выражался.

Оскар рвал и метал две-три минуты, потом наконец осознал, что раз я сижу здесь, то, должно быть, тоже играю во всем этом какую-то роль.

– А ты что за фрукт? – спросил он.

– Меня зовут Энди Карпентер. Я адвокат, меня назначили общественным защитником по вашему делу.

Несколько мгновений он пялился на меня, словно пытаясь что-то припомнить.

– А мы нигде не встречались?

– Может быть, – пожал я плечами. – Я посещал Нью-Йоркский университет. В какой студенческой организации вы состояли?

Кажется, Оскар не очень-то хорошо понимал иронию, и у меня было такое чувство, что он воспринимает любой юмор как унижение его достоинства. Он проигнорировал мой комментарий, главным образом потому, что вдруг вспомнил, где видел меня.

– Ты тот самый адвокат, правильно? – Он показал на меня пальцем, без сомнения, чтобы убедиться, что я понимаю, к кому он обращается.

– Я как раз это и пытаюсь вам сказать.

Он покачал головой.

– Да нет, я имею в виду, ты тот парень, которого показывали по ящику.

– Да, это я. Адвокат из телевизора.

Он как-то странно покосился на меня, словно сам себе не верил.

– И чего тебе от меня нужно?

Оскар был недоверчив – первый признак интеллекта, который я у него заметил. Я решил сказать ему правду, хотя и не всю. Пока что это было большее, что я мог себе позволить.

– Я подумал, что вы можете нуждаться в моей помощи.

– Плевал я на помощь.

– Ладно, тогда я найду кого-нибудь, кто нуждается. – Я поднялся, чтобы идти. – Увидимся в студгородке.

Я успел дойти до двери и занес одну ногу над порогом и в этот момент услышал:

– Погоди, мужик.

Варианта было два: сделать вид, что не слышал этого, и выйти – либо вернуться и продолжить это безумие. Я вернулся.

– В чем дело, Оскар?

– Я этого не делал, мужик. Я сделал много всякого дерьма, так, по мелочи, но это – не моя работа.

– Вы были знакомы с Дорси? – спросил я.

– Да так, немного. Крупных дел у нас не было. Он иногда на меня наезжал, но это все лабуда.

– А как вы с этим справлялись? – поинтересовался я.

– Да никак. Не суетился и занимался своим делом.

– А что это за дело? – спросил я.

– А какая, к черту, разница? При чем тут мои дела? Мой бизнес – это мой бизнес.

Я пододвинул стул и уселся меньше чем в футе от него.

– Послушай меня внимательно, Оскар, потому что это я скажу только один раз. Твои дела – это мои дела. Все, что касается тебя, – это мое дело. И если я задаю вопрос, какой угодно вопрос, в твоих интересах отвечать на него настолько подробно, насколько это вообще возможно.

Он мог послать меня – но побоялся, что я уйду.

– Ладно, мужик, – сказал он. – Но ты не станешь трепать языком, идет? Это останется между нами?

Я кивнул.

– Это называется «соглашение между адвокатом и клиентом», и ты даже представить себе не можешь, через какое дерьмо я прошел, чтобы соблюсти его.

Тут он рассказал мне о своей торговле наркотиками и сутенерстве. Это действительно были мелкие делишки, но его маленькая территория, так же, как у Дэнни Роллинза, была дана ему на откуп, и он платил солидный куш от своих доходов тем, кто его контролировал. Времена Аль Капоне прошли, но гангстерство, по крайней мере в этой сфере, было на удивление неизменным.

Оскар наотрез отказывался говорить о гангстерах, с которыми он имел дело. Так трогательно: он считал себя «повязанным» с ними, хотя был в самом низу преступной цепочки – ниже только его жертвы. Я не давил: не исключено, что его связи чем-то помогут ему в ходе следствия.

Я попробовал выяснить обстоятельства самого дела, не слишком углубляясь. Пора вопросов придет, когда я буду знать больше об уликах, собранных полицией. Я спросил о складе, где было найдено тело.

– Ну да, там были мои отпечатки, – признал он. – Это же мой склад.

Склад был по соседству с парком, где он работал, иногда он прятал там товар, и к нему туда даже заходили отдельные покупатели, постоянные клиенты, когда полиция ошивалась в том районе. Он считал этот склад своей штаб-квартирой. К тому же, как он изящно выразился, «отпечатки пальцев – это дерьмо, они вообще ни черта не значат».

– Запишите, пожалуйста, эту фразу. Я хочу использовать ее в своей заключительной речи перед присяжными.

Он никак не отреагировал на мою шпильку. Бесполезное занятие язвить, если человек глух к иронии.

– А теперь я скажу кое-что важное, – продолжал я. – Кто-то позвонил в полицию – какая-то женщина. Она сказала, что ты убил Дорси. Ты не знаешь, кто бы это мог быть?

– Ты чё, мужик? Конечно, нет.

– А как насчет уличных девочек – твоих подопечных?

Он активно затряс головой. В них он уверен.

– Нет, ни черта подобного. Они знают, что с ними за это будет.

С каждой последующей его репликой он нравился мне все меньше и меньше.

– Что же, нет никого, кто хотел бы подставить тебя? – спросил я. – Никого, кому ты перебежал дорожку?

– Враги-то есть. Конкуренты, усек? Это часть бизнеса.

– Напиши список всех, с кем вы друг друга не понимали, – сказал я.

– Ладно, – кивнул он.

– Сколько пачек бумаги тебе понадобится?

– Охранник принесет мне бумагу.

«Оскар, я же оскорбляю тебя! – думал я. – Твой адвокат оскорбляет тебя. Откажись от меня!» Ладно, этим его не проймешь. Я дал себе слово забыть о сарказме, пока работаю над этим делом. Сомневаюсь, что сумею, – не так-то просто расстаться с любимой дурной привычкой. Интересно, можно ли заказать такой намордник, чтобы не позволял язвить?

Пока ясно было одно – Оскар хочет доказать свою невиновность, и я пообещал ему, что мы увидимся завтра на вводном заседании суда.

Я повернулся и ушел. Оскар – тип, от которого очень хочется уйти.

Возвращаясь к машине, я осознал, насколько неприятная сложилась ситуация. Взаимодействие адвоката с подзащитным, особенно в делах об убийстве, обычно тесное и нередко крайне интенсивное. К сожалению, я бы скорее согласился на хирургическое вживление бородавок по всему телу, чем на тесное и интенсивное общение с Оскаром Гарсией. Но он арестован по ложному обвинению, и единственный способ для меня устранить эту несправедливость – взяться за его защиту. Потому что использовать сведения, полученные от Стайнза, мне нельзя – не хочу рисковать своей юридической карьерой.

Сев в машину, я сделал пару звонков по разным поводам. Во-первых, я узнал, что химчистка закрывается в шесть часов. Все три моих костюма томятся там, чувствуя себя брошенными. Попасть в химчистку до шести не составит никакого труда, и это значит, что не придется идти на завтрашнее слушание в тренировочном костюме. Это хорошая новость.