Дэвид Розенфелт - Первая степень

– Мистер Карпентер, – начал тот, – кто-нибудь, кроме вас, слышал признание Стайнза?

– Нет.

– Вы когда-нибудь видели его прежде?

– Нет.

– Может быть, вам кто-то его рекомендовал?

– Нет.

– То есть вы хотите сказать, что он как гром среди ясного неба объявился в вашем офисе и рассказал ту историю, которую вы только что изложили присяжным. Историю, которая, по странному стечению обстоятельств, противоречит виновности вашей клиентки. Вашей возлюбленной. Я правильно вас понимаю?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

– Вы хотели бы прожить с этой женщиной остаток своей жизни?

Кевин возразил, что это не относится к делу, но Топор дал мне возможность отвечать.

– Да, без сомнения.

– И это будет весьма проблематично, если она будет сидеть в тюрьме? – продолжал Дилан.

– Верно. Поэтому я и хочу, чтобы справедливость восторжествовала.

Дилан заявил протест, и они с Кевином некоторое время спорили по этому поводу, подойдя посовещаться к судье. Когда спор завершился, Дилан оставил эту тему и сосредоточился на моем участии в деле Оскара Гарсии. Спрашивая, как это мне не удалось обнаружить записи, сделанные камерой над банкоматом в супермаркете, он намекал на то, что я не слишком рьяно защищал Оскара. Он хотел заставить присяжных думать, будто я намеревался бросить Оскара на растерзание, чтобы убедиться, что Лори ничего не грозит.

– Если бы мистер Гарсия был осужден, то мисс Коллинз, по всей вероятности, не было бы предъявлено это обвинение. Это так? – спросил Дилан.

– Я не могу ответить на этот вопрос. Это вы обвиняете людей, невзирая на факты, а я их защищаю. Если хотите, можете дать свидетельские показания сразу после меня.

Присяжные засмеялись, что порадовало меня, но Дилана привело в ярость. Мы спорили еще некоторое время, но он, кажется, был даже больше рад отпустить меня с кафедры, чем я оттуда уйти.

Дача показаний прошла очень хорошо. Нам удалось упомянуть Стайнза, не затронув при этом тему его совместной военной службы с Дорси и даже не называя его настоящее имя – Кэхилл. Чем меньше об этом будет известно до того, как Хоббс выйдет на свидетельскую кафедру, тем лучше. При условии, что нам вообще удастся затащить туда Хоббса.

Завтрашний день должен был стать решающим в судебных слушаниях, и мы с Кевином засиделись почти до часа ночи, прорабатывая мельчайшие детали предстоящего выступления. Позвонил Маркус, сообщил, что повестки в суд были вручены и Хоббс пришел в ярость, когда получил вызов. Ему Маркус отвез ее лично. Вид разъяренного агента ФБР весьма позабавил Маркуса – тот факт, что Хоббс был зеленым беретом, машиной для убийств, его совершенно не пугал. Если я когда-нибудь увижу человека, которому удалось напугать Маркуса, я постараюсь держаться от такого подальше.

Попросту говоря, нам надо было сделать так, чтобы Хоббс выглядел преступником. Пусть он навлечет на себя подозрения, тем самым сняв их с Лори. У нас не было доказательств, что он кого-то убил, но некоторые другие факты мы могли доказать, и фокус заключался в том, чтобы заставить его лжесвидетельствовать, отрицая эти факты. Это было рискованно – если он разгадает нашу стратегию, то может просто признать все предъявленные нами факты и объяснить их, нимало не смущаясь. Это будет провал нашей защиты. И, следовательно, это будет провал для Лори.

Когда я приехал в суд, у Дилана уже дым из ушей валил. Он оказался лицом к лицу с полной комнатой потенциальных свидетелей, вызванных нами, ни один из которых не был ранее внесен в наш свидетельский список. А это означало, что Дилан не готов допрашивать ни одного из них.

Нашими свидетелями были четверо полицейских из департамента полиции Паттерсона, включая Пита Стэнтона, а также три агента ФБР. Двое из этих агентов были Дарен Хоббс, разъяренный из-за судебной повестки, и Синди Сподек; она была тайно ознакомлена с нашей стратегией и волновалась по поводу своей ключевой роли в ней.

Прежде чем присяжных пригласили в зал суда, Дилан подал протест против появления новых свидетелей, основываясь на том, что мы не занесли их в список ранее, а также на том, что эти свидетели не имеют отношения к делу. Топор согласился выслушать прения по этому вопросу, и я предложил пригласить наших свидетелей в зал суда, чтобы они сами могли услышать эти прения, так же, как и последующие показания друг друга. Дилан согласился, как я и ожидал. И надеялся.

Если нам не удастся допросить этих свидетелей – мы пропали.

– Ваша честь, – сказал я, – эти люди не были включены в наш список свидетелей, потому что это свидетели опровержения, которых мы вызвали, чтобы опровергнуть специфические показания капитана Фрэнкса.

Моя мотивация в данном случае вызвала закономерные подозрения у Топора, поскольку опровергать такого безобидного свидетеля, как Фрэнкс, было уже перебором.

– Я не нахожу, что показания капитана Фрэнкса были настолько существенны и прямо относились к делу, – сухо заметил он.

– При всем моем уважении, ваша честь, я не согласен. В его представлении лейтенант Дорси пал в расцвете сил, немного не дожив до причисления к лику святых. Я уверен, что эти свидетели обрисуют более точный портрет Дорси, и очень важно, чтобы присяжные услышали эту правду.

– Это тактика проволочек, ваша честь, – возразил Дилан. – Кроме того, это попытка замутить воду и обвинить жертву убийства. Я советую вам не допускать этого.

Я встрял прежде, чем Топор успел сказать что-либо, мешающее нашим намерениям. Это был не тот случай, когда я мог позволить себе медлить.

– Ваша честь, вполне возможно, что показания всех этих людей не обязательны. И если вы в ходе допроса поймете, что я не выявляю никаких принципиально важных и относящихся к делу фактов, вы можете вынести решение прервать допрос.

Топор пронзил меня испытующим взглядом.

– Вы хотите сказать, что будете следовать моим предполагаемым судебным решениям? Это что, ваше понимание уважения к суду?

Он подловил меня – я не смог сдержать улыбку.

– Нет, ваша честь. Я хочу сказать, что вы очень скоро поймете: я никогда не стану попусту тратить ваше драгоценное время.

Топор позволил свидетелям давать показания, но взял меня на короткий поводок, объявив, что не позволит тянуть эту резину, если заметит, что показания повторяются. Он также дал себе труд удостовериться, что я не использую присутствие Хоббса, как завуалированную попытку вынести на публику отчет о расследовании ФБР, в чем суд уже отказал. Я сделал вид, что боюсь даже упоминания об этом.

Я обратился к Топору с еще одним прошением:

– Ваша честь, если мы вызовем особого агента Хоббса, я бы хотел квалифицировать его, как враждебного свидетеля. Он противодействовал защите все время слушаний.