Карло Лукарелли - Оборотень

– Ты все сделал абсолютно правильно, – говорю я, – а теперь помалкивай, никому не говори об этой истории.

Лорис прикладывает скрещенные пальцы к губам, быстро целует их два раза.

– Чтоб мне помереть, доктор. Вам виднее, когда нанести удар. А скандал-то выйдет нешуточный… Серийный убийца в Эмилии-Романье, стране Ламбруско! Хотя на самом деле, если подумать, этот наш регион можно рассматривать как один огромный город, который тянется от Реджо до Каттолики… вроде Лос-Анджелеса: несколько миллионов жителей, обширнейшая площадь, и все – на одной дороге, так сказать, on the road, виа Эмилия, которая…

Он внезапно умолкает, потому что Грация опять делает ему ножницы. Выходит из кабинета. Минутное замешательство. Тишина, звенящая, как целое поле цикад. Перед глазами все расплывается, как строки книги, когда слишком пристально вглядываешься в страницу.

Грация:

– Двадцать две… комиссар, их двадцать две. Что будем делать?

Меня передергивает.

– Двадцать два убийства, и ни единой улики, способной убедить городское управление. Ты проследила, куда подевался сенегалец?

– Да. Семь наводок… Каждый раз, как его задерживают, он называет другое имя. Но я разослала ориентировку во все отделения полиции и во все комиссариаты, которые…

– Ага, привет, с этим можно распрощаться.

Снова растерянность. В голове звенит, будто шмель пролетает от уха к уху. Грация что-то спрашивает у меня, но я не слышу.

– Как будем проводить расследование?

Жадный, внимательный, доверчивый взгляд черных глаз. У меня тоскливо сосет под ложечкой. Никакого опыта в подобных делах. Потом появляется мысль.

– Найди-ка мне один номер в справочнике. Мы с тобой поедем обедать в «Апеннины». Говорят, там такая ветчина…

Церковный двор выложен камнем; зажатый между автострадой и парапетом, выходящим на откос, он своими изгибами напоминает линию позвоночника.

У входа во двор – часовня, давно закрытая, к которой ведет каменная лестница с выщербленными ступенями, а в его конце – обветшавшая, с кирпичами, торчащими из-под облупившейся штукатурки, с оконными ставнями, скрепленными проволокой, стоит недействующая церквушка.

– В этих краях сильна власть дьявола, – сказал нам профессор, как только мы прибыли на маленькую площадь, где была назначена встреча, и с тех пор у меня появилось странное ощущение, будто кто-то пристально смотрит мне в спину. А сейчас, когда мы сидим в траттории, под навесом из виноградных лоз, и над нами нависает приземистая башня, испещренная ликами безносых демонов с козлиными рогами, это тягостное, леденящее ощущение усиливается.

Профессор Дель Гатто держит Грацию за руку и рассказывает ей историю башни, которую построил в девятнадцатом веке один антиклерикал, а потом епископ обязал его отбить носы у всех каменных демонов. Грация улыбается, но, подобно мне, изнывает от нетерпения: достаточно посмотреть, как она вертит в пальцах свой бокал.

Наверное, профессор тоже это замечает и обрывает свой рассказ.

– Дело в том, что в Италии отсутствует такое криминологическое понятие, как серийное убийство, – приступает он вдруг. – Всякое убийство, если только оно не совершено мафией, всегда рассматривается как самостоятельное, и лишь иногда возникает мысль связать его с другими. Во Флоренции мы обнаружили, что речь идет о монстре-маньяке, лишь по прошествии времени и лишь на два последние убийства отреагировали должным образом, применив правильный метод расследования, так сказать, ковровый – например, потребовали, чтобы все дорожные контролеры в зоне записывали все номера всех машин, в которых ехал один мужчина. Поздно, слишком поздно. Ваше здоровье.

Профессор поднимает бокал, чокается с Грацией. Только отпив глоток, вспоминает обо мне и торопливо звякает дном своего бокала о край моего.

– На самом деле нельзя сказать, чтобы у нас их не было, этих монстров… Став консультантом группы по борьбе с убийцами-маньяками, я занялся сбором материала и обнаружил их в достаточном количестве, от Чезаре Сервиатти, который в тридцатые годы убил семь женщин, раскромсал их на куски и разбросал вдоль железной дороги Ла Специя–Рим, до Чианчулли, которая с тридцать девятого по сороковой год убила трех женщин, а тела их сварила в котле, как в старину делали ведьмы. В наши дни – маньяк из Больцано, маньяк из Сан-Ремо; Абель и Фурлан, которые в Венето убивали священников, гомосексуалистов и цыган; Джанкарло Джудиче, который в Турине убил восемь проституток, потому что они были похожи на его мачеху. Ваш тоже ополчился на проституток, верно? Каков его М. О.?

– Извините?

– Его modus operandi… [4] Образ действия (лат.). Напомните мне, что он делает с девушками?

– Кусает их. То есть не только… Он их убивает.

– Само собой разумеется. Ну а что вы, комиссар?

Бросив изумленный взгляд на Грацию, я тычу себя пальцем в грудь:

– Я? Я ничего такого не делаю…

– Да нет же, как это вы так поняли… Я хотел спросить – что вы хотите от меня, зачем приехали сюда…

– За советом.

Профессор улыбается, наливает вина себе и Грации, у которой уже пылают щеки.

– Ну, вы обратились точно по адресу. Сначала я попал пальцем в небо, представив флорентийского монстра образованным человеком, знатоком англосаксонской культуры, по меньшей мере двух метров ростом, потом увяз по самые уши, выстраивая обвинение против Паччани, а в конце концов у меня ум зашел за разум, я послал все к черту и удалился сюда. Если вам нужен совет, подождите, пока я допишу книгу о наших маньяках да еще найду издателя, который пожелает ее опубликовать.

Он отворачивается от меня и снова берет Грацию за руку. Придвигается к ней поближе, что-то шепчет на ухо, она смеется. Я закрываю руками лицо, вздыхаю сквозь сомкнутые пальцы. Испытываю непреодолимое желание растянуться на столе: пусть меня обдувает свежий, бодрящий ветерок, проникающий под навес.

Вот приеду домой и найду способ проснуться.

– Итак, – продолжает профессор, оставляя Грацию и поворачиваясь ко мне, – серийных убийц можно разделить на четыре категории. Визионеры, как Сын Сэма, который убивал потому, что так ему велела собака соседа; миссионеры, как Потрошитель из Йоркшира, который хотел очистить улицы от проституток; убийцы из-за наживы, как Ландрю, который убивал любовников ради денег; и убийцы из сладострастия, которые убивают, чтобы удовлетворить сексуальный порыв, во всяком случае, в поисках наслаждения… Я намеренно не употребляю научной терминологии, чтобы все меня понимали, комиссар. К какому разряду принадлежит ваш?

– Не знаю. Думаю, к последнему, хотя с убитыми девушками он никогда не…

– Это не важно… У Сильвестра Матюшки в Венгрии, в тридцатые годы, эякуляция происходила только при виде железнодорожной катастрофы, и он нарочно устраивал их… Сделаем так: поскольку вам удалось меня заинтересовать, пошлите мне все документы по делу. Может быть, они мне пригодятся для моей книги. В любом случае я, как профессионал, смогу высказать свою точку зрения, только опираясь на конкретный материал. А пока, если вам нужен совет, могу сказать вот что: у всех серийных убийц с точки зрения следственной практики есть два слабых места. Первое – как избавляться от трупов, но перед вашим, я понял, эта проблема не стоит, он просто выбрасывает трупы на дорогу. Верно?