Джон Коннолли - Черный Ангел

— Мы могли бы вызвать копов, — предложил Джекки больше для проформы, нежели по какой-либо другой причине.

Я подумал о Лестере Питсе. Он относился к тому сорту парней, которым в детстве всегда попадало за жульничество в играх. Если бы ему представилась хоть малейшая возможность ускользнуть от необходимости заплатить мне мою долю, он непременно этим воспользовался бы, и в результате услуги Джекки мне пришлось бы оплачивать из собственного кармана. Вызов полицейских предоставил бы Лестеру именно такой шанс. Так или иначе, я хотел пойматьТорранса сам.

По правде сказать, мне он не нравился, и он обязан был заплатить за мою машину, к тому же, вынужден признать, поимка этого типа обещала мне море адреналина. К тому времени я уже несколько недель вел безмятежную тихую жизнь. Пришло время для небольшого волнения.

— Нет, мы должны сделать это сами.

— Полагаешь, они вооружены?

— Не знаю. Торранс до сих пор никогда не пользовался оружием. У него мало времени. На брате не было куртки, выходит, он величина неизвестная. Что касается другого парня, у него вполне может быть автомат. Мы ничего не выясним, пока не выбьем дверь.

Какое-то время Джекки оценивал ситуацию.

— Жди меня здесь, — сказал он и убежал.

Я слышал, как где-то в темноте открылся багажник его машины. Когда Джекки возвратился, он нес четыре цилиндра, каждый примерно фут в длину, с изогнутым крюком вешалки на одном конце.

— И с чем это едят? — поинтересовался я.

— Дымовые шашки, — он поднял два цилиндра в правой руке, затем два в левой: — Слезоточивый газ. Десять частей глицерина на две части натрия бисульфата. У дымовых шашек есть вдобавок аммиак. Они жутко воняют. Все домашнего изготовления.

Я посмотрел на вешалку, разноперую ленту, истертые трубы.

— Ничего себе, а совсем как фирменные. И кто бы мог подумать!

Бровь Джекки изогнулась, и он стал разглядывать цилиндры. Затем поднял правую руку.

— Или, может, эти газовые, а эти дымовые. В багажнике ужасный беспорядок, они там катались туда-сюда.

Я посмотрел на него.

— Твоя мамочка должна тобой гордиться.

— Эх, она ни в чем таком не нуждалась.

— И меньше всего в боеприпасах.

— Итак, какие будем применять?

Обращение к Джекки Гарнеру казалось все менее и менее похожим на хорошую идею, но перспектива отсутствия необходимости слоняться кругами в темноте в надежде, что Торранс когда-нибудь покажет свое личико, или пытаться прорваться в дом и встретиться нос к носу с тремя мужчинами и одной женщиной, возможно вооруженными, была, без сомнения, более привлекательна.

— Дым, — решился я наконец. — Думаю, отравление их газами могут счесть незаконным.

— Мне кажется, обкуривание также незаконно, — заметил Джекки.

— О'кей, посчитаем его менее незаконным, чем газ. Все, давай сюда одну из этих твоих штук.

Он вручил мне цилиндр.

— Ты уверен, это дым? — уточнил я на всякий случай.

— Уверен. Они весят по-разному. Я всего лишь пошутил над тобой. Потяни за штырь, затем бросай, не мешкай. И не слишком раскачивай из стороны в сторону. Это добро из летучих составов.

Далеко от Портленда, как раз когда ее мать прокладывала свой путь по улицам незнакомого города, Алиса очнулась от глубокого забытья. Ее лихорадило и тошнило, кости и суставы болели. Она снова и снова умоляла дать ей дозу, потому что почувствовала бы себя крепче. А они вместо этого вводили ей какую-то муть, которая вызывала ужасные, пугающие галлюцинации: какие-то жестокие существа толпились вокруг нее, пытаясь утащить ее в темноту.

Видения длились недолго, но их эффект изматывал, а после третьей или четвертой дозы она обнаружила, что все продолжалось и после того, как действие наркотика должно было постепенно проходить, — раздел между кошмаром и действительностью стал стираться. Кончилось тем, что Алиса взмолилась прекратить все это и взамен рассказала им все, что знала. Тогда они заменили наркотик, и она проспала без сновидений.

С тех пор время текло в расплывшемся неясном тумане бессмыслицы. Руки ее были привязаны к спинке кровати, глаза оставались завязанными с тех пор, как ее сюда притащили. Она поняла, что не один, а несколько человек держали ее здесь, поскольку разные голоса допрашивали ее за это время.

Дверь открылась, и шаги приблизились к кровати.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил мужской голос, который она уже слышала прежде. Сейчас он показался ей даже ласковым. По акценту она предположила, что мужчина — мексиканец.

Алиса попробовала заговорить, но горло страшно пересохло. К ее губам прижали чашку, и мужчина тонкой струйкой залил воду ей в рот, поддерживая затылок рукой так, чтобы она не пролила на себя. Его рука показалась ей холодной.

— Мне плохо.

Наркотики частично действовали, но ее измученному организму требовались уже значительно более сильные дозы.

— Скоро тебе станет лучше.

— Почему вы делаете это со мной? Это он заплатил вам?

Алиса ощутила замешательство, возможно, даже тревогу.

— О ком ты?

— Мой кузен. Он заплатил вам, чтобы вы меня украли и добили?

Раздался вздох облегчения.

— Нет.

— Но почему я здесь? Чего вы от меня хотите?

Она снова вспомнила, как ей задавали вопросы, но ей было уже не под силу вспомнить суть их вопросов или своих ответов. Алиса могла сказанным навлечь беду на подругу, она этого и боялась. Но ей уже не вспомнить ни имени подруги, ни ее лица. Сознание путалось, она была слишком утомлена, измучена жаждой.

Холодная рука погладила ее по лбу, легким движением убрала влажную прядь волос, прилипшую к коже, и она почти заплакала в знак благодарности за этот краткий миг заботы. Затем рука коснулась ее щеки, и она почувствовала, как пальцы исследуют края глазных впадин, челюсть, легко надавливая на кости. Алисе это напоминало действия хирурга, который обследует пациента перед операцией, и она испугалась.

— Больше ничего не надо делать. Все почти закончено.

По мере приближения к месту назначения стали понятны причины недовольства водителя. Такси двигалось по направлению к верхнему городу, и все вокруг становилось менее гостеприимным, даже уличные фонари перестали светиться ярким светом, разбитые лампы и осколки стекла были рассыпаны под ними на тротуарах.

Черных лиц теперь прибавилось, но ни одно из них не казалось дружелюбным. Какие-то здания еще сохранили былую красоту, и больно было видеть их низведенными до такой нищеты. Так же больно было смотреть на молодежь, проживающую в таких условиях, слоняющуюся вдоль улиц, терзающуюся собственными пороками.

Такси остановилось перед узким дверным проемом с названием гостиницы, и она заплатила водителю 22 доллара. Если он рассчитывал на чаевые, его ждало разочарование. У нее не было денег, чтобы давать чаевые только за то, что люди делали свое дело, но она поблагодарила его.