Питер Страуб - Обитель теней

Они не стали заниматься любовью. Тому было вполне достаточно просто обнимать ее, время от времени проводя пальцами по бархатистой, как лепестки розы, коже плеч, по изящному изгибу возле ключицы. Ему хотелось петь так же, как Дэл, исполнявший свою изумительной красоты прощальную песню. Лучащийся лунный свет, теплый песок и ровное дыхание Розы сморили его, и он начал погружаться в сон.

Они – муж и жена в вечности…

– Роза, – позвал он сквозь дремоту, в ответ услышав вопросительное "м-м-м?", – он мне однажды рассказал одну историю, вроде как про тебя.

– Тс-с-с… – Пальчик ее прижался к его губам. – Спи, любимый.

И он окончательно провалился в сон.

Сказала ли она хоть что-нибудь, прежде чем покинуть его навек? Кто знает… Думаю, все-таки шепнула, но слова прощания канули в подсознание спящего Тома, обосновавшись где-то рядом с последней песней Дэла. Как и содержание той песни, ее прощальное послание вряд ли можно выразить человеческим языком. Одно лишь ясно: оно означало достижение конечной, высшей формы, а значит, завершение волшебных превращений, окончание магического действия.

Сквозь сон Том слышал ее удаляющиеся шаги, затем раздался всплеск, и снова воцарилась тишина.

Проснулся он, когда солнце стояло уже в зените. Денек выдался теплым, на небе не было ни облачка. Не увидев Розы, он громко позвал ее по имени, потом еще раз, и еще.

Обитель Теней на том берегу дымилась словно курительная трубка.

– Ро-о-за! – Он посмотрел на часы: одиннадцать. – Роза, ты где?

Он поднялся, всматриваясь в окружающие деревья. Девушки видно не было. Сердце его екнуло, когда он вдруг подумал, что она зачем-то вернулась в дом.

Он тут же прогнал эту мысль: дома больше не существовало, а его обгоревшие обломки наверняка наглухо засыпали туннель. На вершине холма лишь кое-где торчали остатки стен да возвышалась почерневшая печная труба, вот и все.

Роза избавлена от Обители Теней навсегда.

Как, впрочем, и он сам. Впервые он при дневном свете увидел свои ладони с круглыми розовыми рубцами.

Присев на песок, он принялся дожидаться девушку, но уже тогда до него стало доходить, что она не вернется, даже если он будет ее ждать, пока не отрастит бороду до пояса или пока люди не высадятся на Венере и Марсе. И все-таки он ждал. Он просто был не в состоянии подняться и уйти.

Том просидел на пляже целый день. Стрелки часов ползли еле-еле, ведь некому было спрессовать минуты и часы точно карточную колоду. Он смотрел, как вода в озере меняет цвет в лучах путешествующего по небу солнца: из темно-синей она стала светло-голубой, потом зеленоватой и опять голубой. Начинало смеркаться. Он осторожно поставил стеклянного воробья на песок, раскрыл книгу в кожаном переплете и прочитал первую строку: "Перед нами тайное учение Иисуса, Сына Божьего, изложенное Им Своему брату-близнецу, Иуде Фоме". Он закрыл Книгу. Роза, жена его в вечности…

Не пойдет она с ним по тропинке к деревянным воротам и дальше, к станции, не будет, держа его за руку, дожидаться поезда, чтобы отправиться с ним в Аризону…

Том ждал, пока совсем не стемнело. И только когда искры, все еще выстреливаемые Обителью Теней высоко в воздух, превратились в огненные точки, похожие на тигриные глаза в темноте, он поднялся, взял Книгу и стеклянную фигурку, подошел к воде и у самой ее кромки опустился на колени.

Песок был мокрым. Он посмотрел на воробья – фигурка светилась изнутри ярко-голубым. Ему хотелось произнести что-нибудь проникновенное, но мыслей в голове не было: чувства так переполняли душу, что слов не находилось. "Ну иди же", – только и вырвалось у Тома, когда он легонько подтолкнул фигурку в воду. Птичка скользнула на дюйм по дну, потом поверхность подернулась рябью, и Тому почудилось, будто воробей сам стал продвигаться все дальше и дальше в глубину. А может, то был обман зрения: стекло и скрывшая его вода были одинаково голубыми. Не исключено, что фигурку подхватило подводное течение, – во всяком случае, когда рябь рассеялась, ее нигде не было видно.

Том встал, сунул Книгу за пояс и побрел обратно через пляж. Вскоре низкорослый кустарник отделил его от прибрежной полосы.

Приближается новое тысячелетие. Том Фланаген поведал мне о событиях более чем двадцатилетней давности.

Повествование его растянулось на долгие месяцы, мы с ним встречались чуть ли не по всему миру, и неизменно я задумывался, насколько его рассказ соответствует действительности и что в нем – плод фантазии. Еще меня интересовало, какого рода литературой увлекался Том. Дело в том, что некоторые из описанных им поистине ошеломляющих фокусов и иллюзий – таких как ускорение времени, все эти головокружительные превращения, люди со звериными головами, словно сошедшие с полотен сюрреалистов вроде Пюви де Шаванна, – были совершенно очевидно навеяны триллерами и фантастикой. Он просто-напросто морочил мне голову, не иначе.

Ярчайший тому пример – явления Лейкера Брума в образе демона. Действительно, все новички, включая, конечно, и меня, полагали, что он работал в Карсоне много-много лет, тогда как он был директором только один год, наш первый год в школе. Когда мы в сентябре вернулись, отгуляв каникулы, место его занял весьма компетентный педагог по имени Филип Хаген. Все мы вздохнули с облегчением, подумав, что нервный срыв Брума, а также его постыдное поведение во время пожара заставили его убраться куда подальше.

Я написал в Ассоциацию директоров средних школ и выяснил, что никакими сведениями о Лейкере Бруме там не располагали. В архивах Ассоциации такая фамилия попросту отсутствовала. Тогда однажды вечером я позвонил Фитцхаллену и поинтересовался, не известно ли ему что-либо о судьбе Брума. Фитцхаллен ответил, что тот вроде бы умудрился получить место в… Он назвал школу, столь же неприметную, что и Карсон. Я написал туда и получил ответ. В нем сообщалось, что пост директора у них занимал с 1955 по 1970 год один и тот же человек и что никакой Лейкер Брум в списках преподавательского состава сей достойной школы никогда не числился. Внизу письма, однако, была карандашная пометка, из которой следовало, что в 1959 году у них преподавал латынь некто Карл Брум, но он работал всего год. Автор пометки интересовался, не перепутал ли я имя. Мне стало чрезвычайно интересно, почему этот Карл Брум проработал всего год и куда потом он делся, но на очередной запрос они ответили, что подобного рода вещи "носят конфиденциальный характер, а всякая дорожащая своей репутацией школа обязана заботиться и о репутации своих сотрудников, пусть даже бывших". Полная чушь, подумал я. Как же в таком случае быть с системой обязательных рекомендаций, без которых ни один преподаватель не найдет работу? Ясно как Божий день, что они что-то скрывали, однако перепутать имя я, разумеется, не мог, поэтому поиски в этом направлении потеряли смысл. Змеюка Лейкер бесследно исчез с горизонта – вот и все, что мне удалось выяснить.