Роберт Уилсон - Тайные убийцы

— Да. Я очнулся на полу в коридоре, опять пошел на свет кухни — и именно тогда увидел, что Инес лежит на полу, — сказал он. — Там было чудовищное количество крови, она была очень, очень красная.

— Но как она оказалась на полу? — спросил Зоррита. — Вот она стоит, а вот уже лежит в луже крови. Что вы с ней сделали?

— Я не знаю, стояла ли она, — произнес Кальдерон, роясь в своем сознании, чтобы понять, действительно ли существовал этот образ.

— Позвольте мне изложить вам несколько фактов относительно убийства вашей жены, сеньор Кальдерон. Как вы сказали, водитель такси открыл дверь вашей квартиры, дважды повернув ключ в замке. Это означает, что дверь была заперта изнутри на два оборота. Ваша жена была единственным человеком, находившимся в квартире.

— Да-а-а, — протянул Кальдерон, старательно впитывая в себя каждый слог Зорриты в надежде на то, что эти слова дадут ему тот необходимый ключ, который поможет отомкнуть его память.

— Когда судмедэксперт измерил температуру трупа вашей жены, там, на берегу реки, она составляла тридцать шесть и одну десятую градуса. Она была еще теплая. Температура воздуха прошлой ночью составляла двадцать девять градусов. Это означает, что вашу жену убили незадолго до этого. Обследование трупа показало, что задняя часть черепа вашей жены была разбита, что имело место тяжелейшее кровоизлияние в мозг и два шейных позвонка были раздроблены. При осмотре места преступления на кухонном столе из черного гранита были обнаружены волосы и кровь, а кроме того, еще большее количество крови на полу, рядом с тем местом, где лежала голова вашей жены; там же были найдены осколки костей и частицы мозга. Образцы ДНК, взятые из вашей квартиры, принадлежат лишь вам и вашей жене. Рубашка, которая была у вас изъята у реки, была покрыта кровью вашей жены. На трупе вашей жены обнаружены следы вашей ДНК — у нее на лице, на шее и на нижних конечностях. Все это позволяет сделать вывод о том, что на кухне вашей квартиры произошло следующее: кто-то схватил Инес за плечи или за шею и швырнул на гранитный разделочный стол. Вы сделали именно это, сеньор Кальдерон?

— Я только хотел ее обнять, — произнес Кальдерон, лицо которого исказилось от смятения. — Я просто хотел прижать ее к себе.

«Таберна колониалес» располагалась в дальней части площади Кристо-де-Бургос. И в самом деле, было что-то колониальное в ее зеленых стеклах, длинной деревянной стойке и каменном полу. Она славилась превосходной тапой и была популярна благодаря своему старомодному интерьеру и возможности посидеть снаружи, на тротуаре площади. Анхел и Мануэла часто сюда заходили: они жили неподалеку. Фалькону не хотелось, чтобы Анхел совал свой журналистский нос в полицейскую работу, идущую в районе разрушенного здания; не хотелось ему и обсуждать какие-либо деликатные материи в стеклянном цилиндре редакции «АВС» на острове Картуха. Но, что важнее всего, ему нужно было оказаться поближе к дому Анхела, чтобы тому было проще дать Фалькону то, что ему требовалось. Вот почему он сидел около «Таберна колониалес», под ситцевым зонтиком, потягивал пиво и впивался зубами в ледяную мякоть жирной зеленой маслины, ожидая появления Анхела. Ему позвонил Пабло.

— Американцы переслали образцы почерка, которые вы просили: арабский и английский текст, написанные рукой Джека Хэнсена.

— Для меня он скорее Татеб Хассани, чем Джек Хэнсен, — заметил Фалькон.

— Что вы нам предлагаете сделать с этими образцами?

— Попросите ваших графологов сравнить то, что писал Татеб Хассани по-арабски, с листами, прикрепленными к чертежам, которые нашли в огнеупорном ящике в мечети. А то, что он писал по-английски, пусть сравнят с заметками на полях тех экземпляров Корана, которые обнаружили в «пежо-партнере» и в квартире Мигеля Ботина.

— Думаете, он один из них? — спросил Пабло. — Не понимаю.

— Давайте сначала сравним, а потом будем делать выводы, — сказал Фалькон. — И, кстати, нам нужно взглянуть на данные по переговорам с мобильного телефона имама. Один из номеров, по которым он звонил в воскресенье утром, принадлежит электрику.

— Я уже говорил об этом с Хуаном, — ответил Пабло. — Грегорио проверил все номера, по которым имам звонил утром в воскресенье. Единственным вызовом, который он не смог объяснить, был звонок семидесятичетырехлетней женщине, она живет в районе Эсте и никогда не была электриком.

— Я бы хотел получить доступ к этим данным, — сказал Фалькон.

— Об этом вам тоже стоит поговорить с вашим старым другом Флауэрсом, — произнес Пабло и отключился.

Фалькон маленькими глотками пил пиво и пытался убедить себя, что спокоен и что его нынешняя стратегия верна. Он снял Серрано и Баэну с обхода строек, где они искали электриков, и велел им помочь Феррере найти местонахождение живой изгороди, обрезки которой были выброшены вместе с трупом. Рамирес и Перес с фотографиями Татеба Хассани обходили улицы в районе Альфальфы, пытаясь найти кого-нибудь, кто мог бы узнать этого человека. Все это означало, что никто из отдела убийств сейчас не занимался непосредственно расследованием взрыва. Эльвира его сейчас не волновал. Комиссар по горло загружен проблемами отношений с общественностью, и ему не до игры, которую ведет Фалькон.

— Для человека, который, как полагают, ведет самое крупное криминальное расследование в истории Севильи, у тебя удивительно расслабленный вид, — заметил Анхел, усаживаясь и заказывая пиво.

— Нам необходимо сохранять внешнее спокойствие перед взвинченным населением, которое должно поверить, будто хоть кто-то держит все под контролем, — в тон ему ответил Фалькон.

— Это означает, что на самом деле оно не под контролем? — осведомился Анхел.

— Комиссар Эльвира неплохо работает.

— Может быть. С точки зрения полицейского, — сказал Анхел. — Но ему не удается убедить широкие массы в своей способности справиться с этим делом. В том, что касается связей с общественностью, он полный профан, Хавьер. Чем он думал, когда спрашивал этого несчастного сукина сына… судью…

— Серхио дель Рея.

— Да, его. Вытащил его на общенациональное телевидение, когда у парня вряд ли даже хватило времени прочесть дело, не говоря уж о том, чтобы прочувствовать эмоциональный аспект, — проговорил Анхел. — Комиссару пора бы понять, что телевидение не имеет отношения к правде. Или он из тех, кто смотрит ящик и думает, что это и есть реальность?

— Не суди его строго, Анхел. У него множество превосходных качеств, просто они не вписываются в телевизионную эпоху.

— К сожалению, именно в эту эпоху мы сейчас живем, — сказал Анхел. — Вот Кальдерон — это был человек. Он давал телевидению то, чего оно жаждет: драму, юмор, эмоции, поверхностный блеск. Для вас это очень большая потеря.