Роберт Уилсон - Тайные убийцы

Эстебан Кальдерон ничего об этом не знал. Он ни разу не видел ее мастерскую, а у себя в квартире она свои работы не держала. Он знал, что она занимается резьбой по дереву, но она говорила об этом так, словно это уже в прошлом. Она поступала так намеренно: она терпеть не могла, когда западные люди разглагольствуют об искусстве. Похоже, они не в состоянии понять, что воспринимать искусство надо иначе: позволить произведению самому говорить с тобой.

Мариса завезла мексиканцу две законченные работы и забрала деньги. Потом зашла в табачную лавку и купила кубинскую сигару — «Черчилль», фабрики «Ромео и Джульетта». Она прошла мимо здания Архива Индий и Алькасара. [27] Алькасар — дворец-крепость в Севилье. Построен в XIV в. Туристов было не так много, как обычно, но все же они здесь ходили, и, похоже, им было безразлично, что на другом конце города взорвалась бомба. Это лишний раз доказывало ее убеждение, что о терроризме имеет смысл думать, лишь когда он касается тебя напрямую.

Продолжая свою обычную прогулку после продажи скульптур, она прошла через район Санта-Крус и оказалась в Садах Мурильо. Она села на скамейку, отвинтила алюминиевую крышку сигарного цилиндра и позволила сигаре упасть на ладонь. Она курила под пальмами, представляя себе, что снова очутилась в Гаване.

Проплакав пятнадцать минут, Инес сумела взять себя в руки. Ее желудок больше не мог этого выносить, напряженные мышцы вызывали адские мучения. Она доползла до ванной, стянула ночную рубашку и встала под душ, стараясь не подставлять пылающую кожу головы под острые водяные иглы.

Еще через четверть часа она смогла встать, хотя полностью выпрямиться ей мешала боль в боку. Она надела кремовую блузку с высоким воротником и темный костюм и наложила обильный макияж. У нее не было синяков, которые надо было бы скрывать, но ей требовалась глухая маска, чтобы выдержать это утро. Она нашла аспирин, он утишил боль, и теперь она могла ходить, не скрючившись на один бок. Обычно она добиралась до работы пешком, но сегодня это было совершенно исключено, и она взяла такси. Вот когда она узнала о бомбе. По радио говорили о взрыве не переставая. Таксист не умолкал. Она сидела сзади, в темных очках, и хранила молчание, так что в конце концов водитель, забеспокоившись из-за отсутствия ответа, спросил, не больна ли она. Она сказала, что ей есть о чем подумать. Этого оказалось достаточно. По крайней мере, теперь он знал, что она его слышит. Он пустился в долгое рассуждение о терроризме, о том, что единственное лекарство от этой болезни — избавиться от всех них.

— От кого? — спросила Инес.

— От мусульман, от африканцев, от арабов… от всех. Выгнать их всех вон. Испания — для испанцев, — сказал он. — Старые добрые короли-католики, [28] Короли-католики — Фердинанд II Арагонский (король Арагона и Сицилии (1479–1515), король Кастилии под именем Фердинанд V (1474–1504), король Неаполя под именем Фердинанд III) и его супруга Изабелла Кастильская. Изгнали из Испании мавров и евреев. В 1478 г. буллой Сикста IV Фердинанд был уполномочен назначать трех инквизиторов, что явилось началом испанской инквизиции. вот кто нам сейчас нужен. Они понимали, что необходима чистота нации. Они знали, что делать…

— Значит, евреев вы бы тоже подвергли массовому изгнанию? — поинтересовалась Инес.

— No, no, no que no, [29] Да нет же, нет (исп.). — с евреями все в порядке. Это все марокканцы, алжирцы и тунисцы. Они все — фанатики. Не могут сдержать свой религиозный пыл. Зачем они взорвали этот дом? Что они хотели доказать?

— Они доказали, какое мощное воздействие может оказывать террор, не направленный против кого-то конкретного, — ответила она, чувствуя, что ее грудная клетка вот-вот разорвется. — Мы больше не можем чувствовать себя в безопасности в собственном доме.

Во Дворце правосудия, как всегда, царила суета. Она поднялась на второй этаж, в кабинет, который делила с двумя другими юристами, государственными прокурорами. Она была полна решимости скрыть от всех ту боль, которая при каждом шаге пробуждалась у нее в боку. Когда-то она хотела носить на себе знаки его жестокости, теперь же она всеми силами стремилась утаить свои мучения.

Маска макияжа помогла ей пережить первые минуты общения с возбужденными коллегами, которые так и сыпали последними слухами и теориями, не сообщая, впрочем, почти ни единого факта. Никто не думал, что Инеc может переживать эмоциональную катастрофу, так что, скользнув по поверхности, коллеги вернулись к своей работе, так и не разглядев, в каком она состоянии.

Надо было приготовиться к нескольким слушаниям и посетить ряд совещаний, и Инеc со всем этим справилась, а ближе к полудню у нее образовалось полчаса свободного времени. Она решила прогуляться в Сады Мурильо, которые располагались как раз через улицу. Там она успокоится, ей больше не придется выслушивать бесконечные рассуждения о бомбе. Ей нужно было поразмышлять о другом взрыве — о том, что произошел в ее отношениях с мужем. Она знала, что свежий воздух парка не поможет ей решить вопрос, но, по крайней мере, она могла найти какую-то точку, с которой ей удалось бы начать восстанавливать подорванный брак.

Всякий раз, когда в эти четыре года у нее что-то не ладилось в семейной жизни, Инеc словно бы прокручивала в голове небольшой фильм — отредактированную версию ее жизни с Эстебаном. Фильм никогда не начинался с того, как они познакомились и как это знакомство переросло в роман, потому что это означало бы, что в основе всего — ее неверность, а она никогда не считала себя нарушительницей брачных обетов. В своем кино она была непогрешима. Она переписывала историю своей личной жизни, вырезая те эпизоды, которые не одобряла. Это происходило бессознательно. Она не рассматривала неудачные или неприятные сцены, она их просто забывала.

Для всех, кроме Инеc, это был бы невероятно скучный фильм. Это была своего рода пропагандистская картина, ничуть не лучше отретушированной героической биографии какого-нибудь диктатора. Инеc представала отважной невестой, нашедшей себе жениха после одного некрасивого инцидента, который они оба никогда не обсуждали. Она окружила его заботой и вниманием, которые были ему необходимы для того, чтобы вернуться в служебную колею. И так далее, и тому подобное. И это действовало. Ей это помогало. Всякий раз, узнав о его очередной измене, она прокручивала перед собой фильм, и это давало ей силу — точнее, позволяло забыть предыдущее увлечение Эстебана, так что она каждый раз страдала только от одного его романа, а не от всей длинной их череды.

Но когда она, сидя на скамейке в парке, стала проигрывать себе этот фильм в очередной раз, что-то пошло не так. Она не могла удержать перед собой изображение, словно пленка выскочила из проектора и в ее личном кинотеатре вдруг стали показывать совсем другое: существо с длинными медно-рыжими волосами, смуглой кожей и раздвинутыми ногами. Эта картинка перечеркивала весь уют, который приносил привычный фильм. Инес напрягала все силы своего немалого ума, пытаясь вытеснить ненужный образ из памяти, стискивала руками виски, усиленно моргала. Она не сразу поняла, что к ней в сознание вторгается нечто внешнее. Да, это была реальность. Медно-рыжая, смуглая шлюха, которую она не далее как сегодня утром видела в обнаженном виде на экране цифрового фотоаппарата своего мужа, теперь сидела напротив нее, беззаботно куря сигару.