Роберт Уилсон - Тайные убийцы

— Я уж думала, ты не придешь, — сказала она, глядя на тонкую полоску золотых часов на запястье, — но потом вспомнила, как мать говорила мне, что севильцы не опаздывают разве что на бой быков.

У Кальдерона слишком кружилась голова, чтобы он мог на это отреагировать. Мариса отпила из бокала. Двадцать золотых и серебряных браслетов позванивали у нее на руке. Она закурила, скрестила ноги и сделала так, чтобы край платья скользнул в сторону, обнажив длинную, стройную ногу, оранжевые трусики и крепкий коричневый живот. Кальдерон хорошо изучил этот живот, эту кожу, тонкую, как бумага, игру этих мощных мышц и мягкую рыжину пониже. Он часто приникал к ним головой, вжимаясь в упругие кудрявые завитки.

— Эстебан!

Он вынырнул из потока привычных мыслей.

— Ты ела? — Больше ему ничего не пришло на ум. Разговоры никогда не были сильной стороной их отношений.

— Мне не нужна кормежка, — заявила она, беря из вазы неочищенный бразильский орех и зажимая его между своими крепкими белыми зубами. — Я готова к тому, чтобы меня трахнули.

Орех исчез у нее во рту, издав звук выстрела из пистолета с глушителем, и Кальдерон рванулся, точно спринтер. Он упал в ее змеино-гибкие руки и стал кусать ее в неестественно длинную шею, которая, казалось, умеет растягиваться, как у женщин африканских племен. Смесь утонченности и дикости, вот что его в ней привлекало. Когда-то она жила в Париже, была моделью у Живанши, путешествовала по Сахаре с караваном туарегов, спала со знаменитым кинорежиссером в Лос-Анджелесе, жила с рыбаком в Мозамбике, на побережье близ Мапуту. Она работала у одного художника в Нью-Йорке и полгода провела в Конго, обучаясь резьбе по дереву. Кальдерон знал все это по ее рассказам — и всему этому верил, потому что Мариса была существом необыкновенным. Но он не имел ни малейшего представления о том, что у нее в голове. Поэтому, как хороший адвокат, он старался придерживаться нескольких известных ему фактов, пусть и ошеломляющих.

После секса они улеглись в постель, которая служила для Марисы местом для разговоров и сна, а не для корч и влаги секса. Они лежали голые под простыней, и на стенах и потолке виднелись параллелограммы света с улицы. Кава шипела в бокалах, удерживавшихся у них на груди. Они делили одну на двоих пепельницу, угнездив ее в расщелине между своими телами.

— Тебе разве не пора уходить? — проговорила Мариса.

— Чуть попозже, — сонно ответил Кальдерон.

— Интересно, как думает Инес — что ты сейчас делаешь? — спросила Мариса, чтобы что-нибудь сказать.

— Я на ужине… по работе…

— Если уж кому и надо было жениться, то только не тебе, — заметила она.

— Почему ты так говоришь?

— А может, и нет. В конце концов, вы, севильцы, такие консервативные. Ты ведь поэтому на ней женился?

— И поэтому тоже.

— А еще почему? — спросила она, направив горящую сигарету ему в грудь. — Это гораздо интереснее.

Она сожгла один из волосков на его соске; запах паленого проник ему в ноздри.

— Осторожней, — попросил он. — Ты же не хочешь засыпать пеплом всю постель.

Она откатилась от него, щелчком отправив сигарету на балкон.

— Мне нравится слушать то, что людям не хочется мне рассказывать, — произнесла она.

Ее медно-рыжие волосы рассыпались по белой подушке. Когда он смотрел на них, он всегда невольно вспоминал другую женщину, у которой были волосы точно такого же оттенка. Он никогда никому не рассказывал о Мэдди Кругмен, он упомянул о ней только в заявлении для полиции. Он не говорил о той ночи даже Инес. Она узнала об этой истории из газет: разумеется, лишь поверхностную часть, — и это было все, что она хотела знать.

Мариса подняла голову и отпила из бокала. Она привлекала его по той же причине, по какой привлекала его Мэдди: красота, шик, сексуальность и абсолютная загадочность. Но кто он для нее? Кем он был для Мэдди Кругмен? Иногда он размышлял об этом в часы, свободные от раздумий на другие темы. Особенно рано утром, когда он просыпался рядом с Инес и думал, что мог бы быть мертв.

— На самом деле мне плевать, почему ты на ней женился, — заявила Мариса, применив испытанный трюк.

— Интересно не это.

— Не уверена, что хочу знать это интересное, — сказала Мариса. — Большинство мужчин, которые считают себя неотразимыми, болтают только о себе… о своих успехах…

— Мои успехи тут ни при чем, — ответил Кальдерон. — Это была одна из моих самых больших ошибок.

Вдруг, повинуясь какому-то порыву, он решил рассказать ей. Обычно он редко шел на откровенность: в его кругу это могло легко обернуться против него, но Мариса в его круг не входила. И потом, ему хотелось поразить ее. Постоянно будучи предметом восхищения для тех женщин, которых он видел насквозь, он с неудовольствием отмечал, что с экзотическими созданиями вроде Мэдди Кругмен или Марисы Морено он чувствует себя совершенно обычным человеком. А вот теперь, подумал он, ему представилась возможность заинтриговать интригующую женщину.

— Это было года четыре назад, я тогда только объявил о своей помолвке с Инес, — начал он. — Меня привлекли к расследованию дела, которое выглядело как убийство и самоубийство. Но имелись некоторые странности, и они заставили детектива, — а им, так уж совпало, оказался бывший муж Инес, — рассматривать этот случай как двойное убийство. Соседями жертвы были американцы. Женщина, американка, занималась искусством и была сногсшибательно красива. Она была фотографом, и больше всего ее привлекали необычные, странные объекты. Звали ее Мэдди Кругмен, и я в нее влюбился. У нас был краткий, но бурный роман, а потом ее полоумный муж обо всем узнал и застал нас однажды ночью в квартире. В общем, если опустить все мучительные подробности… Он застрелил ее и застрелился сам. Мне повезло: я тоже мог бы получить пулю в голову.

Какое-то время они лежали молча. Через балконное ограждение доносились голоса с улицы. Теплый ветерок раздувал муслиновые занавески, и они парусились в комнате, наполняя ее запахом дождя и суля жаркое утро.

— Так вот почему ты женился на Инес.

— Мэдди была мертва. Я был потрясен. А Инес означала для меня стабильность.

— Ты рассказал ей, что влюбился в эту женщину?

— Мы никогда с ней об этом не говорили.

— А что теперь… через четыре года?

— Инес не вызывает во мне никаких чувств, — ответил Кальдерон. Но это было не совсем так. У него были к ней кое-какие чувства. Он ее ненавидел. Он с трудом выносил пребывание с ней в одной постели, ему приходилось заставлять себя отвечать на ее прикосновения, и он не мог понять, почему это происходит. Он не мог найти причин. Она не изменилась. После трагедии с Мэдди она по-прежнему хорошо к нему относилась, да и ему поначалу было с ней хорошо. Чувство умирания, которое он теперь испытывал, лежа с ней в постели, было дурным симптомом. Но он не знал, симптомом чего.