Кристофер Фаулер - Темный аншлаг

– О, неужели? – спросил Мэй, смущенно потирая руки, чтобы снять статический удар с пальцев. – Что вы получили от меня?

– Лучше не говорить, вдруг я ошибаюсь, – таинственно произнесла Эдна. – Давайте не будем останавливаться на том, что еще не произошло. Я прихватила с собой Ротшильда. Он абиссинец, настоящий лев среди кошачьих. – Она высоко подняла клетку.

– Ты уверен, что это хорошая мысль? – прошептал Мэй.

– Эдна все видит.

– А я чувствую какую-то вонь, – скривился Мэй. – По-моему, несет от нее.

– Мне просто надо уловить психический след, – крикнула она через плечо.

– Не представляю, как ей это удастся, ведь на ней столько всего надето. Ей надо помыться, Артур. К тому же у нее парик надет задом наперед.

– Вы скептик, мистер Мэй. Мне все равно. – Эдна гортанно хихикнула. – Когда война закончится, миру потребуются скептики. Слишком много людей готовы верить всему, что им говорят. Куда вы меня определите?

Брайант направился наверх по раскрашенной бетонированной лестнице, пока они не дошли до ряда красных двойных дверей.

– Проверим бельэтаж, – сказал он ей, – там…

– Четыре этажа, да, я знаю, над нами балкон и балкон первого яруса, партер внизу.

– Вы способны ощутить планировку здания? – спросил Мэй.

– Нет, я видела здесь «Нет, нет, Нанетта». Если можно, я тут спущусь. Не взял бы кто-нибудь из вас Ротшильда?

Мэй с неохотой перехватил кошачью клетку и принялся ждать, пока Брайант проводит старую даму к передней части балкона первого яруса. Он поднял клетку на уровень глаз и заглянул внутрь. Перед ним что-то мрачно сверкнуло.

– А как поживают Вечернее Эхо и Командир Эскадрильи Сметуик? – поинтересовался Брайант, усаживая ее в проходе.

– К сожалению, никак. – Эдна подоткнула под себя фалды пальто. – Немецкие бомбардировщики летают прямо над моим домом и мешают своими сигналами.

– Звучит так, словно вы настраиваете радиоприемник, миссис Уэгстафф, – произнес Брайант.

– Ну, что-то общее есть, – ответила Эдна. Если она и уловила скептицизм в его голосе, то не подала виду. – А с тех пор как установили аэростат заграждения в конце улицы, прием вообще стал ужасный.

– Прием ваших духовных наставников?

– Нет, радио. Никак не могу поймать «Герт и Дейзи». – Она наклонилась вперед и огляделась вокруг. – Безусловно, лондонские театры полны призраков. – Она улыбнулась, похлопав Брайанта по руке. – По большей части это отголоски эмоциональных переживаний, вызванные энергией спектаклей, которые идут в подобных зданиях. Любой актер вам это скажет. Понимаете, они страшно подвержены психическим срывам. Нестойкие патологии столь часто ведут к жестокости и самоубийству. Полагаю, вы слышали про Человека в сером?

– Он появляется в театрах «Ройял», «Друри-Лейн» прямо перед началом успешной постановки, не так ли?

– Правильно, в треугольной шляпе, напудренном парике и сером плаще для верховой езды. Всегда идет одним маршрутом вдоль задней стенки балкона, начинает свой путь от бара и скрывается через заднюю стену. Даже добровольцы пожарной охраны его видели, а они не такие слабонервные, как актерская братия. Рабочие будто бы нашли его труп, замурованный в стене театра со стороны Рассел-стрит. С кинжалом между ребер. Можете прочитать о нем в любом дешевом справочнике. Не думаю, что эта история правдива, но, как бы то ни было, подобные дома привлекают к себе массовую истерию и усиливают эмоции. В конце концов, для того они и предназначены. Хотя существуют и менее известные призраки. В театре «Хеймаркет» завелся призрак драматурга Джона Бакстоуна. Маргарет Резерфорд пришлось провести там как-то ночь во время забастовки железнодорожников, так она обнаружила его в гардеробной. Или этого еще не произошло? Время проделывает со мной такие фокусы. – Она на минуту задумалась, расфокусировав свои слезящиеся зеленые глаза.

– Нас больше интересуют ощущения, Эдна.

– Понимаю. В здании может находиться какое-либо другое животное, кроме Ротшильда? Возможно, черепаха?

– Да, – подтвердил Мэй, с недоумением глядя на своего напарника.

– Я так и подумала. Кажется, ей нехорошо.

– У нее бессонница, – пояснил Брайант.

Эдна беспокойно потерла костяшки пальцев, ей не терпелось помочь.

– Какие все-таки толпы! Здесь прошло столько людей! Не много осталось в Лондоне общественных мест, столь же психически насыщенных, как театры. Интерьеры не меняются. Стены все впитывают. Не будете так добры передать мне Ротшильда?

Брайант принес кошачью клетку и открыл скрепленную проволокой дверцу.

– Я должна быть с ним осторожной, – сообщила Эдна, – он становится довольно хрупким.

Она захватила кота длинными тонкими пальцами и вытащила его наружу. Ротшильд представлял собой чучело абиссинского кота песочного окраса, припавшего на лапах, будто наблюдал за мышью. Потертые уши висели клочьями, один стеклянный глаз вдавился в череп, и из-под него сыпался песок. Она осторожно поставила чучело на перила первого яруса, мордой к сцене.

– Можно каким-нибудь образом притушить освещение зрительного зала?

Мэй все организовал для того, чтобы оставить свет включенным, беспокоясь главным образом о том, чтобы старая дама не споткнулась.

– Посмотрю, что можно сделать, – сказал он и отправился назад вдоль балкона.

– Здесь полно дружелюбно настроенных привидений, но так и должно быть, – прощебетала она Брайанту. – Молодые актеры к ним восприимчивы. Иногда они помогают новичкам перестать нервничать и вспомнить свои реплики или побуждают их занять более выгодные позиции на сцене. Порой актеры рассказывают, что их ведет невидимая сила. О, здесь что-то есть. – Она замолкла и, казалось, задремала. Освещение зрительного зала потускнело, и Мэй бесшумно вернулся, присев на кресло позади медиума.

Детективы слушали и ждали. Едва слышный высокий голос, вдруг зазвучавший от Ротшильда, напугал их обоих. Поначалу он был тише сквозняка, свистящего под дверью. Постепенно они смогли уловить несколько слов:

– Не актеры, актеров обожают. – Голос стих до дуновения ветра. – Кем-то пренебрегли и забыли. Не ненависть… только отчаяние… отчаяние. История повторяется.

Мэй уставился в лицо старой даме. Вроде бы ее губы не двигались. Что-то кольнуло его в шею.

– Это не его вина, понимаете… – Теперь зазвучал голос Эдны, такой бесстрастный, такой меланхоличный. – Эгоистичный и слепой. Медея… Каллиопа… богиня театра, как жаль! – По ее левой щеке скатилась слеза и задрожала на подбородке. – Бедная, истерзанная душа здесь, прямо сейчас среди нас. Загримированный мир так замкнут в самом себе. Должен найтись способ освободить заточенную душу. Жестокость лунного света, пока вне досягаемости.