Ха Цзинь - Рассказы

Состязание окончилось. Лев, весь красный, подошел к доктору, и они опять пожали друг другу руки. Вид у Льва был не очень-то радостный. Ему, конечно, полезно было узнать, что мы, китайцы, вовсе не такие тупицы, как он полагал, и тоже можем делать все, что он умеет. Два дня после этого он вел себя тихо и не смел подначивать нас.

Вообще-то мы считали его смышленым парнем, он быстро все схватывал. Когда приехал, совсем в пинг-понг не умел играть, а теперь играл наравне с нашими лучшими игроками. Его манера все время вызывать нас на соревнование страшно раздражала. Обычно он указывал пинг-понговой ракеткой себе на грудь и говорил “Россия”, а потом на тебя – “Китай”. Это были два первых китайских cлова, которые он выучил. Он хотел сказать, что каждый игрок представляет в игре свою страну. Однажды он побил меня – 21:18. Я чувствовал себя отвратительно и готов был разорвать его в клочья, а он был доволен и дал мне сигарету “Женьшень”.

Дальше хуже. Через шесть недель он играл в китайские шашки, которых до того в глаза не видел, ловчее нас всех. И всегда хотел играть вроде как Россия-против-Китая. В шашки мы с ним уже не осмеливались сражаться и перешли на карты. Тут ему приходилось выбирать одного или нескольких партнеров, и в одиночку представлять Россию не получалось.

Как-то днем составилась партия до ста очков. Его команда вроде выигрывала. Он бросил на стол бубнового короля и громко произнес по-китайски: “Мать вашу!” И серьезно так посмотрел на нас своими собачьими глазами.

Мы были шокированы, но потом заржали, и он тоже засмеялся. Значения этих слов он не знал. Но с этого дня стал ругаться за картами. Вначале нам казалось смешным, что он матерится, как и мы промеж собой частенько, но потом мы забеспокоились. Ведь это означало, что теперь он кое-что понимает по-нашему, видно, пытался скрытно учить китайский. Ученый Ван велел нам как можно меньше болтать за игрой. В наших интересах было, чтобы он нас не понимал. Это ведь наш пленник; если он проникнет в наши мозги, бог знает что может случиться. И мы стали играть молча.

Временами, изнемогая от этого молчания, он вынимал из бумажника фотографию какой-то девицы, как он говорил, его подружки. Целовал фотографию прямо при нас и бесстыдно подмигивал нам и ухмылялся, показывая широкие передние зубы. Или прижимал фотографию к уху, будто слушал шепот. Теперь-то он уже попривык, а поначалу так скучал, что рано уходил спать. Мы решили, что русские – плохие солдаты. Где уж хорошо драться, если все время думать о женщине? Мы все видели фото девушки и считали, что она в общем-то хорошенькая: золотистые волосы, серые глаза, щечки цвета персика, и худа, точно отощавшая кошка. Она сильно отличалась от других русских женщин, у которых титьки, как баскетбольные мячи. Мне было интересно, есть ли у Льва фотографии голых женщин, – нам говорили, что каждый русский солдат держит в бумажнике минимум пять снимков голых баб. Но Лев, видно, хранил только фотографию своей девушки.

Льву нужно было выучить наш язык в первую очередь для того, чтобы определить свое местонахождение. Он уже шесть недель жил на Восточном аэродроме, но до сих пор не имел ни малейшего понятия, где находится. Его схватили в Хутоу, что всего-то в двухстах ли от Лунмыня, но потом всю ночь возили в джипе между Хутоу и Лунмынем туда-обратно через одни и те же маленькие городки, накручивая круги вокруг одних и тех же холмов. Окна джипа были зашторены; тут уж никто, кроме разве что Небесного правителя, не сообразил бы, где находится. Потом Лев расспрашивал офицеров, в каком именно месте его держат, но те отказались отвечать. Нам тоже было велено скрывать от него название ближайшего города. Он нас спрашивал много раз, даже набросал карту на листке бумаги, отметив китайские города, которые знал, в том числе Пекин, но мы ни разу не сказали, как называется наш город. Причина проста: если он узнает, где находится, ему будет легче связаться с русскими секретными агентами.

Мы до сих пор не выяснили, кто же он на самом деле. Но его настойчивое желание узнать о своем местоположении убеждало нас, что Лев не просто солдат. К тому же русские проявляли необычный интерес к его судьбе. Они без конца посылали запросы и даже предлагали передать сведения о двух китайских перебежчиках в обмен на информацию о нем. Наша сторона отвергла их предложение и отказалась обсуждать эту тему. Почему он был так важен для них? Конечно, мы ничего не собирались им сообщать, пока не выясним, кто он, и в зависимости от этого не решим, как с ним поступить.

Как-то вечером все ребята из нашего взвода отправились смотреть кино, которое показывали в штабе дивизии. Караулить Льва остались только командир Ши, Ма Линь и я. Как водится, стали играть в карты (переводчик Чжан никогда к нашей компании не присоединялся, читал в своем кабинете в одиночестве). Лев достал из кармана коробку конфет с алкогольной пропиткой, которую ему дал Ученый Ван; в начинке там были вина лучших сортов. Он поставил ее на стол и жестом предложил нам угощаться. Мы трое переглянулись. Но, подивившись его щедрости, долго думать не стали и принялись уписывать конфеты. Ши взял с маотаем, Ма – с вином из пяти злаков, а я – из листьев зеленого бамбука. Получалось, что наша страна угощала Льва нашими китайскими конфетами с нашим китайским вином: так почему же мы, хозяева, не могли их попробовать?

Сыграв пять партий, Лев встал и двинулся в сторону двери. Командир Ши подмигнул мне, и я тут же вскочил. Лев отправился в уборную. Я пошел следом, отлил, продолжая за ним наблюдать. Окно уборной смотрело на широкое кукурузное поле. Луна в небе походила на маленькую лодочку, бросившую якорь у золотистого облака. Убедившись, что Лев сидит на корточках над дыркой, я вышел и стал ждать его в коридоре. Он появился минут пять спустя и направился ко мне с каким-то таинственным видом. Затем достал пачку сигарет “Женьшень”, сунул мне в руку и, фальшиво улыбаясь, загнусавил: “Чанчунь, Харбин, Цзилинь, Шэньян, Пекин?” Он хотел, чтобы я сказал, в каком из этих городов мы находимся. В темноте его глаза горели, как у леопарда. Я вернул ему сигареты и покачал головой. Он не упомянул Лунмынь, должно быть, считал, что мы за тысячу ли от России. В тот вечер играл он с каким-то отсутствующим видом.

Что нам нравилось в нашей работе охранников, так это хорошая еда. Поначалу шеф-повар Ван готовил для Льва целые горы еды. Переводчик Чжан кушал вместе с ним и объяснял, как называются блюда и как их готовят. Уж конечно, Лев раньше никогда не пробовал настоящей китайской кухни. Если блюдо нравилось ему с первого же куска, он съедал его подчистую, даже не притрагиваясь к остальным шести или семи. Иногда попробовав что-то одно, он бросался на другое, затем на третье и, если в желудке еще оставалось место, – на четвертое. Через щели в рассевшейся двери мы видели, как в столовой переводчик Чжан изумленно глядит на Льва, и хихикали над дикими манерами русского.