Андреас Эшбах - Один триллион долларов

– Мы станем одним из крупнейших банков мира, – предсказал Маккейн с уверенностью в победе, – и все на деньгах чужих людей.

– А для чего нам банк? – спросил Джон.

– Чтобы контролировать деньги, – ответил Маккейн, не отрываясь от документов, которые он изучал.

Их самолет был на пути во Флоренцию, он летел над лучисто-синим Средиземным морем, поверх крохотных, будто нащипанных облаков. Они должны были принять участие в заседании правления, а после обеда снова вернуться в Лондон, чтобы успеть пожелать счастья Марко, который сегодня женился.

– Но как банк может контролировать деньги других людей? Если любой владелец счета в любой момент может отозвать свои деньги и сделать с ними что хочет?

Теперь Маккейн поднял голову.

– Для многих вкладов это совсем не так. Помимо того, все люди не снимают свои деньги разом; это означало бы крах банка. Нет, деньгами, которые вкладчики нам отдали, мы можем пораспоряжаться.

– Но за это мы должны платить им проценты.

– Естественно.

Джон взял лист с действующими процентными ставками Банка Фонтанелли.

– Честно признаться, это не выглядит таким уж хорошим гешефтом.

– Потому что вы смотрите на процентные ставки как человек с улицы. Три процента для сберегательного вклада, десять процентов за кредит, и человек прикидывает, что банк зарабатывает разницу – семь процентов. Что считается приемлемым. Но функционирует это по-другому.

– А именно?

Маккейн улыбнулся своей тонкой улыбкой.

– Когда слышишь это впервые, звучит неправдоподобно. Но вы можете прочитать это в любом учебнике по банковскому делу. Банковский бизнес функционирует так: допустим, на вкладах, которыми мы распоряжаемся, 100 миллионов долларов. Из них мы обязаны держать у себя предписанный законом минимальный резерв, скажем, десять процентов, а остальное, в нашем случае 90 миллионов долларов, можем раздать как кредиты. Тот, кто берет у нас кредит, должен иметь счет, по возможности у нас – мы можем, если захотим, сделать это условием кредита, и тогда деньги, которые мы ему даем, снова оказываются у нас. В идеале мы получаем для выдачи кредитов еще 90 миллионов долларов, из которых мы снова, за вычетом минимального резерва, 81 миллион можем раздать на кредиты, которые опять приземлятся в наши же кассы, и так далее. Таким образом, 100 миллионов долларов вкладов мы можем превратить в 900 миллионов ссуды, за которую мы получаем оговоренные десять процентов в год, которые в сумме составляют 90 миллионов. Ну что, похоже это на хороший гешефт?

Джон не мог поверить своим ушам.

– Неужели это в самом деле так?

– Да. Звучит как лицензия на печатание денег, правда?

– Да уж не меньше.

– И у нас в руках – контроль. Мы можем решать, кому мы ссудим деньги, а кому нет. Мы можем привести фирму к краху, потребовав возврата кредитов, которые у нас же и крутятся. Имеем на это полное право, кстати; если будем утверждать, что видим угрозу надежности кредита. Захватывающе, верно?

– И это легально?

– Абсолютно. Именно такие правила игры предусмотрены законодательством и находятся под надзором государства. Банкиры – самые авторитетные, самые уважаемые люди, какие только могут быть. И мы, – улыбнулся Маккейн, снова обращаясь к документам, – в этом избранном кругу такие же авторитетные и уважаемые члены. Нам будут доверены тайны, которых не знает больше никто. Мы будем делать гешефт, невозможный для стоящих вне этого круга. Не говоря уже о том, что обладание собственным банком великолепно приспособлено для того, чтобы защитить финансовые сделки от пристального государственного ока. Если бы банков не было, их следовало бы придумать.

Массивное одиннадцатиэтажное строение из песчаника находилось, так сказать, в тени Всемирного торгового центра, что, по насмешливому замечанию Маккейна, ставило с ног на голову реальное соотношение дел. Над порталом красовался громадный, покрытый сусальным золотом рельеф, на котором было начертано: «Кредит – это воздух свободной торговли. Он внес в богатство наций тысячекратно больше, чем все золотые прииски мира». Джон был совершенно ослеплен, когда они ступили на тайную территорию, в Moody's Investors Service, крупнейшее в мире агентство оценки капиталовложений.

Здесь исследовали на степень риска фирмы, страны, нации – все, во что можно было инвестировать. Ни в каком другом месте мира не была так защищена секретная информация стольких государств и предприятий. Ни один непрошеный посетитель не мог ступить в кабинет сотрудника, будь то сам папа римский. Аналитики, проверявшие государственные финансы по заявке национальных министерств, разъезжали исключительно вдвоем, во избежание попыток подкупа, и их личные инвестиции должны были вкладываться открыто, во избежание конфликта интересов. Оценка кредитоспособности государственных займов через Moody's сказывалась на процентах, которые правительства платили по облигациям. Moody's был нечувствителен к попыткам правительств оказать на него давление. Если Moody's незадолго до выборов подвергал проверке кредитный статус какой-то страны, это могло означать, что правящая партия, считай, проиграла выборы. Именно это произошло недавно в Австралии и привело к тяжелейшему поражению правящей партии лейбористов.

В принципе, у них не было конкретной причины для посещения.

– Moody's – один из реальных центров мировой власти, – просто сказал Маккейн. – Нам не повредит там показаться. Раз уж мы очутились в этих краях.

Их провели в приемную, устланную толстыми коврами, а затем на одиннадцатый этаж, в элегантное помещение для переговоров, где их приветствовал президент этой фирмы, основанной в начале века.

– Какая честь, мистер Фонтанелли, познакомиться с вами лично, – сказал он, очевидно взволнованный.

Затем он заверил их, что Banco Fontanelli di Firenze, разумеется, получило наивысшую оценку и стоит в сводках под желанным Тройным А. «И если бы мы располагали четвертым А, вы бы получили и его», – добавил он с блеском в глазах. Джон не удивился бы, если б этот седой господин попросил у него автограф. В чертах лица президента он видел себя самого, того Джона Фонтанелли, которого он до сих пор не знал. Для заслуженного аналитика он, богатейший человек истории, был воплощением кредитоспособности. Просто бог Мамона собственной персоной.

– Приятно слышать, – сказал Джон и улыбнулся.

Со временем они повидали и другие учреждения, о которых Джон никогда прежде не слышал. Society For Worldwide Interbank Financial Telecommunication, сокращенно SWIFT, тоже принял за честь посещение Джона Фонтанелли. Лимузин с тонированными стеклами вывез их из Амстердама и доставил по петляющей дороге к зданию, вид и размеры которого угадывались лишь схематично.