Фоссум Карин - Не оглядывайся!

– Ее родители знают, что птичка была у нее?- спросил он наконец.

– Мы не думаем.

– Но, может быть, ее взяла Сёльви? Сёльви всегда думает только о себе. Как сорока, хватает все, что блестит.

– Это была не Сёльви.

Сейер поднял бокал за ножку и отпил сока. На вкус он напоминал пресное вино.

– Ну, у нее были какие-то тайны, у нас у всех они есть, – сказал Йонас с улыбкой. – Она казалась немного загадочной. Особенно когда начала становиться старше.

– Она приняла близко к сердцу то, что случилось с Эскилем?

– Ей не удалось заставить себя зайти к нам. Я могу это понять, я тоже не мог общаться с людьми долгое время. Астрид и Магне уехали, произошло так много всего одновременно. Тяжелая была пора, – пробормотал он и побледнел.

– Но вы с Анни разговаривали?

– Только кивали друг другу, когда встречались на улице. Мы же были почти соседями.

– Она избегала разговоров?

– Ей было неудобно, в каком-то смысле. Это было сложно для всех нас.

– К тому же,- добавил Сейер как бы невзначай, – вы как раз поссорились с Эскилем перед тем, как он умер. Это наверняка было особенно тяжело.

– Не вмешивайте Эскиля в это дело! – горько прошипел Йонас.

– Вы знаете Раймонда Локе?

– Вы имеете в виду чудака, живущего наверху, возле Коллена?

– Я спросил, знаете ли вы его.

– Все знают, кто такой Раймонд.

– Да или нет?

– Я не знаю его.

– Но вы знаете, где он живет?

– Да, это я знаю. В старой хижине. Очевидно, ему хорошо там, счастливому идиоту.

– Счастливому идиоту? – Сейер поднялся и отодвинул стакан. – Я думаю, что счастье идиотов настолько же зависит от доброй воли людей, насколько и счастье любого из нас. К тому же запомните: даже если он и не воспринимает окружающий мир так, как вы, с его разумом все в порядке.

Лицо Йонаса как будто застыло. Он не пошел провожать их. Спускаясь по лестнице на первый этаж, Сейер чувствовал, как объектив камеры сверлит лучом его затылок.

Они заехали за Кольбергом и пустили его на заднее сиденье. Собака слишком часто остается одна, подумал Сейер, протягивая псу кусок сушеной рыбы.

– Тебе не кажется, что она не очень хорошо пахнет? – осторожно спросил Скарре.

Сейер кивнул.

– Ты можешь дать ему потом «Fisheman's Friend».

Они взяли курс на Люннебю, развернулись у перекрестка и припарковались у почтовых ящиков. Сейер шел по улице, хорошо понимая, что все его видят, все обитатели двадцати одного дома. Все думают, что он направляется к Холландам. Но он остановился и оглянулся на дом Йонаса. Тот выглядел полупустым, занавески на большинстве окон были задернуты. Сейер медленно вернулся к машине.

– Школьный автобус отправляется от перекрестка в семь десять,- сказал он.- Каждое утро. Все школьники в Кристале ездят на нем. Значит, из дома они выходят примерно в семь, чтобы успеть на автобус.

Дул легкий ветер, но на его голове не шевелился ни один волосок.

– Магне Йонас как раз ушел, когда Эскиль подавился едой.

Скарре ждал. На его лице выражалось безграничное терпение.

– А Анни вышла со двора чуть позже остальных. Возможно, она проходила мимо дома Йонаса именно в то время, когда Эскиль завтракал.

– Да. И что с того? – Скарре кивнул на дом Йонаса. – На улицу глядят только окна гостиной и спальни. А они были на кухне.

– Знаю, знаю, – отмахнулся Сейер с раздражением.

Они подошли к дому и попытались представить себе тот день, седьмое ноября, семь утра. В ноябре по утрам темно, подумал Сейер.

– Могла ли она зайти внутрь?

– Не знаю…

Они остановились и какое-то время смотрели на дом, теперь уже с близкого расстояния. Окно кухни смотрело на соседский дом.

– Кто живет в красном доме? – неожиданно спросил Скарре.

– Ирмак. С женой и детьми. А вон там разве не тропинка? Между домами?

Скарре взглянул вниз.

– Тропинка. И по ней как раз кто-то идет.

Внезапно между домами возник мальчик. Он шел, опустив голову, и не замечал двоих мужчин на дороге.

– Торбьёрн Хауген. Тот, который искал Рагнхильд.

Сейер ждал мальчика на тропинке, там, куда он поднимался. За спиной у него был черный рюкзак, на голове – узорчатая бандана. Они хорошо разглядели его, когда он проходил мимо дома Йонаса. Торбьёрн был высокий парень – его голова доставала примерно до середины кухонного окна.

– Решил срезать?

– Да. – Торбьёрн остановился. – Это тропинка ведет вниз, к улице Гнейсвейен.

– По ней многие ходят?

– Да, так можно сэкономить почти пять минут.

Сейер сделал несколько шагов вниз по тропинке и остановился возле окна. Он был еще выше, чем Торбьёрн, и без труда смог заглянуть в кухню. Детского стула там уже не было, осталось только два обычных венских стула, а на столе стояли пепельница и чашка с кофе. В остальном дом выглядел почти нежилым. Седьмое ноября, подумал он. Снаружи тьма кромешная, внутри светло. Те, кто был снаружи, могли заглянуть внутрь, но те, кто внутри, не могли видеть тех, кто снаружи.

– Йонасу не очень нравится, что мы здесь ходим, – вдруг сказал Торбьёрн. – Он устал от этой беготни возле дома, так он говорит. Но он скоро уезжает.

– Значит, все дети тут срезают, когда идут на автобус?

– Да, все школьники.

Сейер снова кивнул Торбьёрну и повернулся к Скарре.

– Я вспомнил кое-что. Об этом говорил Холланд, когда мы беседовали с ним в офисе. В день, когда умер Эскиль, Анни вернулась домой из школы раньше, чем обычно, потому что была больна. Она сразу пошла и легла. Ему пришлось пойти к ней и рассказать о несчастье.

– Чем больна? – спросил Скарре.- Она никогда не болела.

– «Чувствовала себя неважно» – так он сказал.

– Ты думаешь, она что-то видела, да? Через окно?

– Не знаю. Может быть.

– Но почему она никому ничего не сказала?

– Может быть, не осмелилась. Или, может быть, не поняла до конца, что видела. Возможно, доверилась Хальвору. У меня всегда было чувство, что он знает больше, чем рассказывает.

– Конрад, – тихо сказал Скарре. – Он ведь сказал бы?

– Я не уверен. Он очень странный мальчик. Поедем поговорим с ним.

Запищал пейджер Сейера, он подошел к автомобилю и тут же набрал номер через открытое окно. Ответил Хольтеман.

– Аксель Бьёрк пустил себе пулю в висок из старого револьвера «Enfield».

Сейеру пришлось опереться о машину. Это сообщение было для него как горькое лекарство. Оно оставило во рту неприятную сухость.

– Нашли какое-нибудь письмо?

– Нет. Сейчас ищут у него дома. Но напрашивается предположение, что парня, видимо, мучила совесть, как ты думаешь?

– Не знаю. Могло быть что угодно. У него были проблемы.

– Он был невменяемым алкоголиком. И у него был зуб на Аду Холланд, острый акулий зуб, – сказал Хольтеман.

– Прежде всего, он был несчастлив.

– Ненависть и отчаяние похожи в своих проявлениях. Люди показывают то, что соответствует ситуации.