Александра Сашнева - Тайные знаки

— А мне нравится вот эта картина, — сказал Поль из своего угла. — где девушка идет по нитке. Она красивая. А другие какие-то нервные. Не люблю я вашу абстракцию. Ну разве бывает небо лимонадным? А дерево у тебя меньше девушки. Меня это бесит. А эта синяя — вообще мазня.

— Но она только начата! — возразила Марго. — Я удивляюсь, что Андрэ разглядел что-то в этой работе. Я только наметила фигуры и воду. Но он прав, для меня эта работа очень много значит. Я даже не знаю еще сама, что за смысл в ней. Иногда бывает, что я думаю при помощи картин. Впадаю в состояние, похожее на полусон, полутранс, полугипноз, и начинаю рисовать. Для меня в этот момент главное — не потерять этот ритм, потому что рассудком тут ничего не решить. Я становлюсь в этот момент кем-то другим. Или наоборот собой. Может быть, роботом, — Марго ухмыльнулась. — Только потом, когда работа уже закончена, я понимаю, как это можно объяснить словами.

Андрэ все это внимательно выслушал, но ничего не сказал. Он все перебирался от одного холста к другому на корточках и разглядывал их очень внимательно. Но тем не менее Марго почувствовала, что интерес репортера лежит за пределами живописи. Может быть, его интересует она постольку, поскольку в его издании могут заплатить за репортаж. Вряд ли там станут размещать материал о каком-нибудь галерейном мазиле, цена которого — площадь пополам умножить на доллар.

И, конечно, репортер сводил с ума.

Неизвестно, что у него было под этими шикарными шмотками, но сидели они так, будто каждый сантиметр тела Андрэ стоит не меньше штуки баксов.

— Я слышала, что японцы сделали дезодорант от которого прет. Побрызгаешься им, и все самцы будут изнемогать от тебя. Или самки…

Подвесив фразу, Марго замерла в ожидании ответа от Андрэ.

Тот улыбнулся уголками рта и парировал:

— У меня нет такого дезодоранта.

— Это все глупости, — сказал Поль, зевая. — Отговорки, чтобы прикрыть неумение.

— Да уж! — съязвила Марго. — Зато у тебя в студио висят истинные шедевры!!!

— Да. У меня очень красивые работы, — уверенно объявил Поль. — Они профессионально нарисованы, очень выразительные и… В общем, я считаю, что это и есть настоящее искусство. В наше время, когда все лгут, искренним остался только секс… — … который всегда продавался, продается и теперь за разный прайс, — злорадно закончила Марго.

— Злая ты и циничная. А девушки должны быть добрыми, — вздохнул Поль.

— А я считаю, что девушки должны быть сами собой, — вскипела Марго. — И трахаться с тем, кто им нравится, а не с тем, кто платит! Простите меня за это убеждение! — (Она все еще не могла простить Полю безобразную достачу на дискотеке и мерзкую сцену в бэдруме у него дома). — И кстати! Меня лично возмущает дико, когда мне начинают строить глазки всякие уроды с наглыми рожами и сальными кошельками! Я считаю, что это меня оскорбляет примерно так же, как симпатия горилы или орангутанга!..

— Пойдемте лучше попьем кофейку… — тактично предложил репортер и поднялся первым. — Где-то тут есть кафе.

— Пойдем… — согласилась Марго и, погремев в сложенных коробочкой руках, кубиками, повернулась к Полю. — Лучшая картина в твоем студио — это дартс. А после того, как Андрэ всадил в него дротики, он превратился вообще в совершенство.

Сказав это, Марго опять потрясла кубики, открыла ладони и посмотрела, как они легли.

— Бросаешь на удачу? — спросил Андрэ.

— Ну… — смутилась Марго и спрятала кубики.

— А я выдерну эти дротики, и этому вашему совершенству придет конец, — пообещал Поль.

— Напугал! — хохотнула Марго. — Совершенство всегда стараются уничтожить! Как только появляется совершенство, так его уничтожают… — … и это правильно! — продолжил флегматично Андрэ. — Ибо к совершенству стремится человек в своем развитии, а достигнув его, теряет стимул жить. Ибо само по себе совершенство — бессмысленно.

— Ну все! Идемте! — воскликнула Марго и наклонилась, чтобы убрать холсты.

Из куртки выпали слайды. Те, которые Валерий назвал шнягой и не велел никому показывать.

— Что это у тебя? — Андрэ Бретон живо наклонился и подобрал несколько рамочек.

— Да так…

Он пересмотрел слайды, поднимая их к солнечному свету, и попросил остальные:

— Дай мне их, — сказал он, требовательно протягивая пальцы.

Марго передала остальные рамочки и ожидала резюме.

Это были холсты писанные в последней питерской мастерской — они были таинственными знаками ее, Марго, состояний и смутных догадок. Например, одна из работ, отвергнутая Валерием, выглядела так: из светло-зеленого бесноватого пространства проступали формы отдаленно напоминающие дома, механизмы, которые тут же — на холсте — превращались в графические символы, и в проем между этими несуществующими формами удалялась фигура в высокой шляпе. Но все это было не главным. Главным в этой картине было то, что в той точке, которую называют центром композиции, была п у с т о т а!

И эта пустота увлекала в себя, как может увлекать свет в конце длинного тоннеля. Через эту пустоту или пустОту можно было уйти.

— Я возьму это? — Бретон выжидательно посмотрел на Марго.

— Бери! — пожала плечами она.

Андрэ порылся в карманах и вытащил первую стопочку слайдов, взятую у Поля в студио.

— Это можешь забрать обратно, — сказал репортер, пряча новую порцию на место старой.

Марго опять пожала плечами — никогда не поймешь, чего хотят эти галерейщики и прочие другие заказчики.

— Ну что, пойдем? — репортер выпрямился.

Поль неуклюже поднялся со стула.

— Пойдем.

Пропустив парней вперед, Марго заглянула на кухню, открыла холодильник и схватила первое, что попалось под руку. Кажется, кусок ветчины в целофановой упаковке.

Они не сели в БМВ и никуда не поехали, потому что кафе было совсем недалеко за углом. Глупо, что Марго не нашла его в тот день, когда попала на съемки фильма.

Она плелась следом за Андрэ и разглядывала свою сиреневую тень на ярком слепящем асфальте и обдумывала слова Андрэ. Очень верные слова. Вот, например, Чижик. Он точно достиг совершенства, ибо перестал обращать внимание на смерть и спасаться от нее, за это его тут же уничтожили. Да. Несомненно, он был совершенен. Хотя (возможно!) возможно он тоже был роботом? Настоящим стопроцентным роботом! И смерь ему по барабану. Смерть для него — телепортаха в Эдем?

«… и я не верю, что с тобой расстанусь…» И она вспоминала, как часами моталась без всякой цели в трамваях, стараясь забыть волшебную поездку в Нарву…

На террасе кафе никого не было.

Они были единственными посетителями.

Андрэ Бретон опустил свою сумку на пластиковый стул напротив выставленного на металлической подставке телевизора. Пел арабский певец, похожий на сотни тех, что поют в метро за мелкий прайс. И от мусульманской мелодии веяло безысходностью и потным рынком.