Александра Сашнева - Тайные знаки

Откуда-то снизу, из-под плиты, донеслось мяуканье. Марго опустилась на корточки и увидела под одной из скамеек огромный пролом, куда можно было бы при желании влезть. Впрочем, какой-то клошар, вероятно, жил там когда-то — стенки пролома были выглажены чьим-то телом до блеска. Жил когда-то, не теперь, потому что не было ни запаха, ни обязательных следов присутствия — свежих окурков, следов ног.

Марго села на лавочку и задумалась. Отходняк после ночного дурения превратился в дурноватую слабость и жесткость мышц. Думать ни о чем не хотелось. Ни о роботах, ни о запутанных причинах событий, ни о Поле, ни об Андрэ.

Когда-то в детстве они ходили с бабушкой на могилку к кому-то из предков. Марго не помнила к кому. Наверное, бабушка говорила, но тогда Лизонька Кошкина была мала, а потом родители уехали и Лиза больше не видела бабушку. Семья Кошкиных получала от нее письма с жалобами на Верку и редкие бедные посылки. Сначала Лиза скучала, а потом стало не до того — надо было уже разбираться со своей судьбой.

Тогда она больше всего хотела не повторить жизнь своих родителей. Этот вариант казался ей самым ужасным, какой только можно представить. Потом, когда жизнь Кошкиной Лизы уже закрутилась так, что даже намека на сходство с жизнью матери в ней не осталось — главным было не выйти замуж в восемнадцать лет, как это сделала старшая Кошкина (то есть она тогда была совсем не Кошкина, а… а-а-а… нет. Марго не могла вспомнить) — Лиза на этот счет успокоилась и вместо отталкивающей неприязни начала испытывать к родителям любопытство.

Потом сочувствие.

Было жаль их. …на что потратили они свою жизнь? Они никогда не выглядели счастливыми, и никогда не верили в возможность счастья. Но, если они отказались от того, чтобы быть счастливыми, значит была на то веская причина? Ведь не могли же они потратить жизнь впустую просто так, по неосторожности или легкомыслию. Значит, они надеялись на нее, на свою дочь. Наверняка, они рассчитывали, что она-то уж точно узнает, ради чего все это, и наконец-то добудет кусок счастья, от которого достанется доля и родителям, и бабушке с дедушкой, и старшей Верке, что осталась жить с бабушкой, и близнецам, что вели с Кошкиной постоянную войну.

Так командировочный, съездивший в Москву, привозит всем столичные новости и мелкие сувениры. Да. Несомненно так. Она, Елизавета Кошкина, должна была стать тем пророком, что видел Бога лично. Родители отправили ее в командировку в будущее, надеясь, что дочь найдет то, ради чего они старались и утомляли свои души в терпении, а тела в труде.

А она — не смогла. Не-смо-гла! Вместо света и радости у нее внутри черная пронизывающая пустота и равнодушие. Как-то по-другому надо было жить. А как? Так, как мать? Нет уж. К черту такую тоску! Лучше грешить бессовестно и беспробудно — по крайней мере, будет за что гореть. Можно было попробовать быть, как Чижик, ослепительной в своем неземном горении, и бесплотной в своей чистоте, но…

По лезвию бритвы, по грани, не досыпая, не рассчитывая, не обнадеживаясь, не позволяя, не привязываясь, не… Эта тема уже обсуждалась и закрыта. Жалость, трусость… Слаб человек. А раз так, то следовало бы, честно признав поражение, покончить со всей этой маятой и освободить место для других, более нужных жизни людей.

Но она жила.

Может быть, здесь, в чужой стране, все будет иначе. Может быть, здесь есть люди, что надоумят ее, как принять ту жизнь, что обычна и привычна для всех мужчин и женщин. Странно, что десять школьных лет приходится учить разные вещи типа тригонометрии, истории, физики, литературы, и никто — даже родные родители — не может научить главному: как быть женщиной или мужчиной и не стыдиться этого, и не ненавидеть себя за это, и не отрекаться от себя ради этого. Не учит этому тригонометрия… И домоводство этому не учит…

Ветер снова жалобно скрипнул дверцей. Марго поднялась с лавки и, стоя на границе миров, долго созерцала пыльный треугольник пола, освещенный солнечными лучами.

Это время.

Это секунды и миги падали на Землю мириадами частиц и толкали планету со всеми пассажирами и капитанами в будущее. И Марго видела, как это происходит.

Она вышла из склепа и побрела к каштану. Очень захотелось посидеть под деревом, слушая как ветер перебирает ветки. Марго упала на траву между двумя могилами, прямо под каштаном и увидела, как льется с неба поток золотых корпускул. Очертания предметов стали подробнее и отчетливее, будто до сих пор они отражались в мутном пыльном зеркале, и вдруг его протерли. Каждый предмет приобрел особенный смысл.

Марго лежала и смотрела в небо, наблюдая за танцем золотистых искорок. И постепенно становилась невесомой. Ветер в глубине кладбища стал сильнее. Пустые кроны каштанов зашумели громче, в облаках раздался далекий сильный звук воздушной стремнины, прекрасный, будто пение ангела. Марго растворялась в этом голосе, точно льдинка в горячей воде. Она чувствовала, как мир прорастает в ее тело тонкими светящимися волосками. Вот до нее дотянулись каштаны, и пустили по ее телу свои просыпающиеся весенние силы. Вот серебристые нити из Земли окутали теплым покалывающим кожу коконом. Вот ветер вдохнул в ладони мощь своего дыхания. Вот и солнечный свет побежал по жилам, наполняя их огненным соком.

«Кто ты? — мысленно обратилась Марго к невидимому властелину радости. — Добро ты или Зло? Откликнись!» Белое облако, сначала бывшее всадником, превратилось в сияющего ангела, и медленно двигалось на Восток.

Наверное Марго уснула, потому что никаких воспоминаний об этом отрезке времени у нее не осталось. Осталось только одно — откуда-то из пустоты, из невидимого на нее надвинулась вспышка сияющего белого света. Надвинулась и вошла в тело Марго, как свет входит в стекло, как вода входит в песок. И Марго затрепетала, наполняясь жизненной силой.

Открыв глаза, она увидела, что мир как-то неуловимо изменился — будто кто-то передвинул разом все предметы. Будто они доселе были чужими, а теперь — твои. Так, словно все это стало частью твоего тела, как рука или нога.

Марго поднялась и с удивлением оглядывалась вокруг.

В углу кладбища на ровненькой довольно обширной площадке она заметила старуху, которая медленно танцевала причудливый танец. Старуха двигалась так, будто мышцы не принимали в этом движении никакого участия. Будто она висела на тонких световых нитях. Если старуха приседала, то казалось, что сквозь ее макушку проходит стержень, если наклонялась, то казалось, будто она дерево, которое клонит ветер…

Около дома Аурелии стоял фургончик, на котором мадам Гасион возила инструмент к метро.

— Привет! — поздоровались парни, неся мимо Марго старую арфу к дому.