Кристофер Коук - По всему дому

Он окинул взглядом стены. На них появились новые рисунки; в том месте, где когда-то стояла рождественская елка, кто-то вывел краской из баллончика: "УБЕЙ ИХ ВСЕХ". Старые надписи тоже никуда не пропали. Одна гласила: "Теперь займись моим домом, Уэйн". Около бесформенной, заляпанной шпаклевкой вмятины в той же стене кто-то нарисовал стрелку и написал "МОЗГИ". Надписи помельче, сделанные маркерами, были из тех, что оставляют школьники: инициалы, годы окончания, дурацкие шутки на половую тему, изображения гениталий.

А в углу – как же без этого – лежала книга "По всему дому" с разбухшими от влаги страницами.

Ларри потер висок. Что ж, можно начать и с нее.

Он вытолкнул книгу ногой на середину гостиной и плеснул на нее бензином. Рядом была щель, где ковер лопнул и разошелся. Ларри скатал газеты в трубку и заткнул под ковер, затем полил их тоже. Потом он сделал дорожку из бензина от книги с газетами до самой входной двери. Отойдя на край крыльца, расплескал весь оставшийся в канистре бензин по двери и косякам.

Он стоял на крыльце, задыхаясь от бензиновых паров, – физически он был в никудышной форме. В висках у него стучало. Он сжимал в руке зажигалку, пока боль не унялась.

Ларри не слишком верил в религию, но тут он попробовал молиться. Боже, храни их. Я знаю, ты их не оставил. И, пожалуйста, дай мне это сделать. Но молитва звучала в его голове жалко, и он перестал.

Он поджег газетный ком и, когда тот разгорелся, тронул им порог дома.

Огонь охватил дверь в один миг и, мерцая, побежал по ковру к книге и газетам. Ларри увидел в дверном проеме, как они занялись, а потом скрылись в густых клубах серого дыма. Через несколько минут пламя стало оседать. Поджигатель из него вышел неважный – внутри все отсырело. Он извлек из багажника вторую канистру и сунул в горлышко газету, свернутую в кулек. Убедился, что дверь открыта достаточно широко, затем поджег бумагу и, напрягшись, забросил канистру в дом. Она взорвалась сразу, тяжко бухнув, и на одной из внутренних стен расцвел оранжевый язык. Снаружи огонь вспыхнул, успокоился, затем полез по обшивке вверх.

Ларри вернулся к машине и вытащил из-под сиденья виски. Он вспомнил Дженни, вспомнил о том, как они с Уэйном ночевали на этом лугу еще мальчишками. Он видел, как строили этот дом, видел, как в нем жили и умирали. Раньше Ларри думал, что, глядя на его гибель, он почувствует радость, но теперь у него перехватило горло. Было время, когда этот дом мог перейти в его владение Сейчас он вспомнил и об этом: формально дом принадлежал городским властям, но фактически Уэйн оставил его ему.

Потом, уже не в первый раз за эту ночь, он мысленно увидел себя самого. Он входил в горящий дом, поднимался по лестнице. В воображении ему не было больно, даже когда огонь нашел его одежду, патроны в его револьвере. Он сядет наверху, в комнате Дженни, где она шила, и закроет глаза, и ждать придется недолго.

Он всхлипнул и зажал пальцами нос. Чушь. Он видел людей, обгоревших до смерти. Да, он умрет, но перед этим будет метаться и сбивать с себя пламя. При одной мысли об этом его руки и ноги отяжелели, по коже побежали мурашки.

Ларри включил задний ход и медленно отъехал от дома к началу лесной дороги. Минут десять он наблюдал, как разрастается огонь, и старался ни о чем не думать, просто смотреть на пламя. Потом ему позвонил Линн, дежурный.

– Шериф?

– Я, – сказал он.

– Нед звонил. Похоже, Салливановский дом горит.

– Горит?

– Так он сказал. Он видит в лесу пожар.

– Ай-яй-яй, – сказал Ларри. – Я на старом пятьдесят втором, только что проехал Макай. Постараюсь добраться туда поскорее, взгляну, что там.

Он подождал еще десять минут. Огонь выбивался в щели на заколоченных окнах. Занялся потолок первого этажа. Между деревьями шатались длинные тени; лес ожил, закачался, затанцевал. Что-то живое, охваченное пламенем, вылетело из двери – кролик?

Мечась из стороны в сторону, оно проскочило поворот подъездной аллейки и кинулось к нему. На мгновение Ларри почудилось, что оно юркнуло под машину, но это существо, кем бы оно ни было, побежало в лес справа от него. Он видел, как оно застряло в кустах, и оттуда тонкими струйками поднялся дымок,

– Дежурный, – сказал Ларри.

– Слушаю.

– Я у дома Салливанов. Он и правда горит. Давай, вызывай пожарных.

Через двадцать минут появились две пожарные машины. Они осторожно выбрались на луг. Люди вышли и, встав рядом с Ларри, оглядели дом, теперь уже ярко полыхающий целиком, сверху донизу. Потом объехали на своих машинах автомобиль Ларри и облили из шлангов траву вокруг дома и деревья поблизости Потом все смотрели, как дом рушится и догорает, и почти никто ничего не сказал.

Ларри оставил их у пожарища перед самым рассветом. Он приехал домой и попытался отмыть пахнущие дымом волосы, а потом лег рядом с Эмили. Она не пошевелилась. Некоторое время ом лежал без сна, пытаясь убедить себя в том, что он действительно это сделал, а после – в том, что не делал.

Когда он наконец заснул, он увидел все тот же дом в огне, только теперь в нем были люди: Дженни Салливан в окне второго этажа прижимала к себе своего младшего и звала Ларри по имени, кричала, а Ларри сидел в машине, дергая ручку, и не мог даже крикнуть ей в ответ, что он заперт.

Патриция Пайк с самого начала знала, что у шерифа Томкинса нет большого желания с ней сотрудничать. Теперь, когда он вез ее по пустынным местным дорогам к дому Салливанов, она гадала, не было ли то, что она приняла за сдержанность, настоящим гневом. Месяц назад они говорили по телефону, и тогда он был с ней достаточно вежлив, но с сегодняшнего утра, с тех пор как она пришла в его крошечную захламленную комнатку, больше похожую на вахтерку или дворницкую, чем на кабинет шерифа, он все время был хмур и неразговорчив и избегал встречаться с ней взглядом.

Она привыкла к такому отношению со стороны полицейских. Многие из них читали ее книги, в двух из которых приводилась информация, не обнаруженная следствием. Выход второй ее книги, "В сумрачной долине", привел к отмене приговора. Полицейские – даже лучшие из них – терпеть не могут, когда их выставляют дураками, а Томкинс, судя по виду его рабочего кабинета, вряд ли был звездой криминалистики.

Когда-то, наверное, подтянутый, а теперь раздавшийся, Томкинс был высоким, сутуловатым, с седыми усами, какие заводят полицейские, и толстой жировой складкой под подбородком. Ему едва стукнуло сорок – на два года меньше, чем ей, – но выглядел он гораздо старше. На свадебной фотографии, стоявшей у него на столе, он имел вид напористого форварда – широкоплечий, с толстой шеей. Впрочем, удивляться туг было нечему: многие деревенские копы, с которыми ей доводилось встречаться, когда-то играли в футбол. Рядом с ним на фото была его жена – маленькая, призрачная темноглазая женщина, она широко улыбалась. Патриция подозревала, что после свадьбы эти улыбки повторялись нечасто.