Андреас Эшбах - Выжжено

С двадцать первого выстрела он впервые попал в банку, а начиная с тридцатого выстрела уже не промахивался.

– Хорошо, – похвалил Джек. – Природный талант, должно быть. Можешь хоть завтра в дозор.

Когда Маркус вернулся вечером, у Чарльза Таггарда уже стояло на огне аппетитное жаркое. Работал он на бойне и временами получал какой-нибудь особенный кусочек.

– Не составите мне компанию? – Таггард старательно поливал жаркое выделившимся соком. – Я тут решил открыть одну из немногих оставшихся бутылок вина. Калифорнийское «сира». Не самое старое, но хорошего года. При условии, потому я и спрашиваю, что кто-нибудь поможет мне выпить бутылку.

– В таких случаях я всегда рад прийти на помощь, – сказал Маркус.

Хорошая еда, вино и свеча развязали Таггарду язык. Он рассказывал о работе на бойне, объяснял, как надо забивать телка – его оглушают сильным ударом молотка по черепу, делают надрез вдоль шеи, не повреждая горло, вскрывают сосуды справа и слева и выпускают кровь. А потом его ещё нужно правильно разделать.

– Удивительное дело, ведь в животном почти всё идёт в дело. Начиная от шкуры и костей и кончая кишками и мочевым пузырём…

– Не особенно приятно, а? – сказал Маркус и взял себе ещё один кусочек. С черносливом.

– Да, страшновато, – согласился Таггард. – В первый день я еле выдержал, можете мне поверить. При том что я в своей профессии немало перевидел… – Он задумчиво подлил себе вина. – Стараются сделать так, чтобы животное не мучилось. Насколько мы можем это оценить. Но его убивают, это ясно. И разделывают на части. Вначале это живое существо, а потом – только мясо. Пища. Незаменимая в нашем положении. – Он сделал глоток, подержал его на языке, чтоб прочувствовать вкус. – Странно, как в мире всё устроено, вы не находите? Я тем меньше понимаю это, чем становлюсь старше.

Потом он рассказывал о своей семье и о том, как лишился её.

– Это был тяжёлый кризис. Кто-то, пережив такое, идёт к психотерапевту, кто-то достаёт из шкафа Библию. У меня был вариант с Библией. Не хочу, однако, утверждать, что я обрёл Бога. Я его не обрёл. Но я его ищу. – Таггард рассеянно смотрел в свой бокал, в котором вина осталось лишь на донышке. – И вот я здесь. А вот то, что вы сюда забрели, да к тому же в последнюю минуту, – уже странно. – Он отставил свой бокал. – Как там говорят? Неисповедимы пути Господни.

Маркус патрулировал вдвоём с Брюсом Бёрджессом, мужчиной лет пятидесяти. У него был нос картошкой и взгляд человека, разочаровавшегося в мире.

Каждый патруль принимал и сдавал пост грузному мужчине, которого все называли Кеном. Каждый из патрульных получал ружьё, заряженное и поставленное на предохранитель, а к нему дополнительный магазин. Брюсу выдали бинокль, Маркусу доверили «уоки-токи», переносной радиотелефон. Кен сверил с ними часы, пометил себе время их выхода и назначил время возвращения.

Брюс знал дорогу. Их распределили на южный маршрут, где проходила и дорога 55, по которой Маркус приехал сюда. Сто лет назад, как ему теперь казалось.

– Мы не встретим ни души, – предсказал Брюс. – Никто сюда не въедет, тем более зимой. Да и вряд ли кто-то знает, что мы тут вообще есть.

Маркус кивнул, и они размеренным шагом пошли по лесной тропе.

– Другими словами?

– Нет, мы всё равно пойдём. Бдительность терять нельзя. Я только сказал, чтобы ты почём зря не палил из ружья.

– Я и не палю.

– Если где-то что-то и затрещит, это в лучшем случае медведь. Или волк. Но никак не мексиканский беженец со своими семнадцатью детьми в рюкзаке или как там себе это представляют наши.

– А здесь водятся медведи и волки?

– Ещё как.

Об этом Маркус и раздумывал. Снег скрипел у них под ногами; предыдущие патрули хорошо утоптали дорогу. Было не очень холодно, меховая шапка из Канады держала тепло, и даже его ботинки пока не промерзали.

Брюс рассказывал, что родом он из Нью-Йорка, работал продавцом ценных бумаг. В школе он учился с Джеймсом Хайнбергом, здешним врачом. Они поддерживали контакт, и, в конце концов, Брюс купил себе дом в Bare Hands Creek. Вместе со своей женой, только вот незадолго до «краха» ей приспичило непременно полететь на восьмидесятилетие её матери, и с тех пор о ней нет ни слуху ни духу.

– Мне очень жаль, – произнёс Маркус и спросил себя, не злится ли на него втайне Брюс: как-никак, он здесь в какой-то мере занял место, освободившееся от его жены.

Лес выглядел вполне безобидно. Одни деревья, и конца им не было. Виднелись следы на снегу, но все они были от мелких животных. Может, Брюс хотел лишь страху на него нагнать.

– Скажи-ка, – начал через некоторое время бывший торговец ценными бумагами, – говорят, у тебя что-то с дочерью преподобного.

– Нет, – ответил Маркус.

Они шли дальше, но чувствовалось, что тема этим не исчерпалась.

– Откуда же тогда такие слухи?

– Понятия не имею. Мы только работаем в одном хлеву. Она при лошадях, а я коровам задницы подтираю.

– Понятно. А то я бы тебе отсоветовал. Слишком опасно. Преподобному бы это не понравилось, понятно?

Маркус кивнул.

– Да уж я думаю.

Каждые пятнадцать минут звонил Кен и требовал сообщать отзыв и местонахождение.

– Скажи, мы у зайчатника, – подсказал Брюс.

Маркус повторил это в трубку и, когда Кен отключился, спросил:

– Ну и где здесь зайчатник?

Брюс отрицательно помотал головой.

– Здесь нам полагалось сделать крюк, который ведет далеко вниз, а потом снова круто поднимается вверх. Это не для моего кровообращения. А тут мы срежем путь, это сделает дорогу гораздо удобнее.

– Я делаю все, что мне говорят, – сказал Маркус.

Идти срезанным путём было удобно. Кен позвонил ещё раз, теперь Брюс подсказал ему такой ответ:

– Точка 15 на карте.

Но когда после этого Маркус хотел убрать переговорное устройство в карман, оно выскользнуло у него из рук и покатилось под откос.

– Ну ладно, – вздохнул Брюс и опустился на пенёк. – Для тех, кто с биноклем, объявляется перерыв. Остальные идут на поиски радиотелефона. Я пока присмотрю за твоим ружьём, если хочешь.

Ничего другого не оставалось. Маркус поставил ружьё около Брюса, а сам пошёл по следу, который, к счастью, был хорошо различим.

Прибор остановился на краю сугроба, нависшего над дырой от вывороченного корня дерева. И, разумеется, стоило Маркусу протянуть руку и коснуться прибора, как он покатился дальше и упал в дыру.

– Ну замечательно, – тихонько выругался Маркус, спускаясь следом и чувствуя, как снег, набившийся ему в ботинки, начал таять. Остаток дозора из-за этого обещал стать крайне неприятным.

Радиотелефон лежал в круглом углублении в снегу. Поднимая его, Маркус смёл немного снега с круглого края поразительно правильной формы. Под снегом обнаружился чёрный пластик.