Андреас Эшбах - Выжжено

Она скептически оглядела его.

– Я уже не та женщина, какую ты знал.

– Я тоже больше не тот мужчина, какого ты знала.

– Весь следующий год я, скорее всего, буду крутиться вокруг этого ребёнка. Стану настоящей наседкой. Именно такой бабой, каких я раньше на дух не переносила.

– Я даже боюсь представить, что это маленькое существо сделает со мной.

– Никаких вечеринок, никаких вернисажей, никаких танцев до утра. Со всем этим покончено.

– Они и раньше-то выматывали силы.

– Никаких пилюль. Никакого кокса. Ничего крепче красного вина.

– А ещё твои ужасные старые пластинки, которые ты хранила.

Она даже засмеялась.

– Я их и сейчас ещё храню.

– Тогда давай поженимся, – сказал он и почувствовал в себе сумасбродное, головокружительное напряжение, безумную надежду: вдруг она согласится?

– О'кей, – сказала Эми-Ли.

– Прямо сейчас.

– Ты сумасшедший.

– Тебе лучше привыкнуть к этому с самого начала.

Берниче как громом поразило, когда Эми-Ли заявила ей, что выходит замуж, да к тому же немедленно, тотчас. Да они просто рехнулись! И как же они собрались это делать? Она ни за что не позволит, чтобы Эми-Ли сегодня вечером выходила из дому, тем более для такой дальней поездки на машине; только через её труп.

– Позвони Ксяо, – воскликнула Эми-Ли. – Пусть разыщет чиновника из ратуши и привезёт сюда.

– Из ратуши? Да где же он его найдёт в такое время? Ведь вечер пятницы!

– Вот и хорошо, – ответила Эми-Ли. – Значит, он уже ничем не занят.

Бормоча проклятия, Берниче ушла и где-то в глубине дома звонила, а Эми-Ли тем временем развернула кипучую деятельность. Она поставила охлаждаться две бутылки шампанского. Сунула в тостер хлеб, достала баночки с паштетами и принялась делать бутерброды. Посреди этого Берниче принесла ей телефон: она разыскала мирового судью, и тот хотел побеседовать с Эми-Ли.

Она объяснила ему положение дел: на сносях, нежданно откуда ни возьмись появился отец ребёнка, ни о чём даже не подозревая, все счастливы – единственное, чего недостаёт, это помочь ребёнку родиться в законном браке.

– Ты невероятная, – шепнул ей Маркус в свободное ухо.

– Он говорит, по закону это возможно, – передала ему Эми-Ли, – если у тебя есть при себе паспорт…

– Он у меня в куртке.

– …и если мы заплатим семьдесят долларов пошлины…

– Мы можем, нет?

– …и если у нас есть два свидетеля. Пусть это будут Ксяо и Берниче. Ты не против?

Маркус поднял руки.

– Я ЗА всё.

– У нас нет колец, – вспомнила она.

Маркус задержал дыхание.

– И правда нет. – Ему было интересно, что сейчас будет. Разыщет ли ювелира или всё отменит?

Ни то, ни другое.

– Неважно, – сказала она в телефон. – Кольца не самое главное. Просто приезжайте.

Потом она потянула Маркуса с собой, распахнула дверь в нежилую, застоявшуюся комнату и сказала:

– Надо всё подготовить.

И он пылесосил, проветривал, двигал мебель, установил стол и пять стульев, справа и слева от стола поставил по одному растению, торшер.

Мировой судья прибыл в половине десятого вечера и был крайне озабочен. Вид импровизированного зала регистрации лишь незначительно поднял ему настроение. Коротко кивнув, он выложил на стол потёртую папку, достал из неё документы, печати и прочий необходимый инвентарь.

– Это вы брачующаяся пара? – сдержанно спросил он Маркуса и Эми-Ли и, когда они это подтвердили, сказал: – Хорошо. Тогда давайте начнём.

Он был неказист и сутул, казался заскорузлым, как крестьянин, однако дело своё знал. Он проверил паспорта, не поленился разобраться в европейском паспорте Маркуса, записал имена свидетелей, заполнил свидетельство о браке и после этого произнёс речь, очень впечатляющую – и всё это, вся процедура, которая тут совершалась, была словно водоворот, в который затянуло Маркуса. В какой-то момент его спросили, хочет ли он взять себе в законные супруги присутствующую здесь Эми-Ли Ванг, и он заглянул ей в глаза, которые были и юными, и вместе с тем мудрыми, и сказал «да», и всё пошло дальше, и она сказала ему «да», и потом этот угрюмый, неказистый человек объявил их мужем и женой.

Один вздох спустя, не успев поцеловаться с мужем, Эми-Ли вскрикнула, и на ковёр между её ног полился поток прозрачной жидкости.

– Ну вот! – довольно воскликнула Берниче. – Лопнул плодный пузырь.

Она взяла новоиспечённую миссис Вестерманн под руку и вывела её из комнаты, приговаривая что-то успокоительное.

Ксяо сохранял азиатскую невозмутимость и поздравил Маркуса подходящими к случаю словами. Судья взял приготовленный бокал шампанского, опрокинул в себя его содержимое и заявил:

– Да, много я повидал на своём веку, но такого ещё не случалось.

Маркус простился с Ксяо и мировым судьёй, а когда снова вернулся в дом, у Эми-Ли начались роды, при виде которых он потерял самообладание. Её тело словно терзали демоны, и он разом позабыл всё, что знал о родах раньше. К счастью, Берниче была само спокойствие – непоколебимая скала среди прибоя. Она уговаривала будущую мать, а для обезумевшего отца постоянно находила какое-нибудь неотложное дело.

Маркус не заметил, как начался новый день и на небо выползло солнце. Он видел и слышал только Эми-Ли: она обливалась потом, и кричала, и изрыгала проклятия, и её сотрясали силы, которые были по ту сторону её сознания. А Берниче знай приговаривала:

– Молодец, Эми-Ли, хорошо стараешься, умница.

И, наконец, свершилось чудо. Девочка. Крошечная и перепачканная кровью, сморщенная, страшненькая и просто чудесная, она лежала на груди у Эми-Ли – человеческое существо в миниатюре, у которого всё уже было на месте. Она сжимала кулачки и протестовала изо всех сил, когда огромная Берниче, довольно сюсюкая, хлопотала над нею.

Только теперь Маркус заметил, что плачет, всхлипывает и совершенно обессилел. При том что он ведь ничего не делал! Кроме того, что держал Эми-Ли. «Как смешно называть мужчин сильным полом», – думал он.

Тишина, возникшая затем, была полнейшим умиротворением. Они лежали в чистой постели, все трое, дитя было выкупано, накормлено и завёрнуто в мягкие пелёнки, и усталость опустилась на них, непреодолимая, как земное тяготение.

– Чудо, чудо, – бормотал Маркус, погружённый в созерцание непостижимо крохотного пальчика своей новорождённой дочки.

– Ты уже в двадцатый раз это повторяешь, – сонно сказала Эми-Ли.

Он чувствовал улыбку на своём лице. Это стало происходить с ним в последние часы само по себе.

– А я так думаю, что в сотый.

Он вдыхал аромат младенца. Дитя пахло молоком. Ещё какими-то присыпками и шампунем. Берниче руководила им во время купания ребёнка, и он даже не наломал при этом дров.