Андреас Эшбах - Выжжено

Мюррей коротко с ним поздоровался, вежливо и холодно, ровно так, чтобы его не в чем было упрекнуть.

– Как там с вашим проектом? – спросил он.

– Всё готово, сэр.

– Какая версия программы?

– Версия LR-8.1.23 Build 5 DE.

– А что с документацией?

Маркус осмелился снова вдохнуть. Может, напрасно он так тревожился?

– Документация полностью переведена, проверена нашими консультантами в Германии, Австрии и Швейцарии и одобрена. Руководство уже в печати, обучающие инструкции уйдут в печать, насколько мне известно, на следующей неделе.

Мюррей кивнул. Он не сказал ничего одобрительного, просто принял это к сведению. И потом сидел молча – может, час, может, сто лет, этого Маркус впоследствии не мог с уверенностью сказать, – перед тем как откашляться и заговорить:

– Мистер Вестерманн, – невозможно было пропустить мимо ушей, как он это подчеркнул, – мистер Нолан сделал вам предложение остаться в головной структуре после завершения проекта локализации.

Ну вот. Дошло до дела.

– Да, – подтвердил Маркус. Он это сказал? Или только подумал?

– Я отзываю это предложение, – холодно продолжил Мюррей. – По двум причинам. Во-первых, между нами не сложилась химия. Я не доверяю вам; вы знаете, почему. Во-вторых, я считаю, что это послужит интересам фирмы: если специалист по местной версии программы будет и впредь работать в своей стране. Это всегда было политикой нашей фирмы, и она себя оправдала.

Маркус только кивнул. Ему вдруг стало ясно, что с момента получения сообщения он ни на что другое и не рассчитывал. К его собственному удивлению, он даже не огорчился.

Мюррей выдвинул ящик стола.

– Я придаю большое значение корректности отношений, как вы знаете. Это распространяется и на корректные взаиморасчеты. – Он выложил на стол лист, испещрённый цифрами, и теперь разглядывал его. – В минувшие месяцы вы накопили огромное количество сверхурочных часов. Я хотел бы, чтобы вы своевременно использовали их, прежде чем вернётесь в Европу.

Маркус непонимающе уставился на него.

– Сэр? – услышал он свой собственный голос. Он не имел представления, что Мюррей хотел этим сказать. Не имел он представления и о количестве сверхурочных часов; сам он их никогда не подсчитывал.

Мюррей протянул ему лист с расчётом рабочего времени, который автоматически производила пропускная система.

– Можете взять две недели отгулов, а потом вам останется только собраться.

Лишь в тот день, когда Таггард перебрался из отеля «Мариотт» в жилой квартал «Двенадцать пальм», он задним числом выяснил, что означала загадочная золотая стрелка на потолке его комнаты: она показывала направление к Мекке. В шкафу лежал аккуратно свёрнутый молитвенный коврик. Расписание молитв золотым шрифтом значилось на доске у стойки портье; поскольку в отеле жили в основном неправоверные иностранцы, призывать к молитве по громкоговорящей радиосвязи там было не принято.

Итак, «Двенадцать пальм». Жилой квартал, обнесённый стеной, находился милях в шести от центра города и состоял из двухсот современных роскошных вилл. Причиной недавнего возведения стены были покушения на иностранцев. Жили здесь главным образом ливийцы, египтяне и сирийцы, но также несколько французов и англичан. Арабы с Чарльзом не разговаривали, европейцам же, напротив, не терпелось объяснить ему, как скучна жизнь в Эр-Рияде.

– Ни театров, ни кино, ни концертов, – перечислял ему англичанин, работавший в одном из банков. – Всё запрещено. Единственное преимущество, что в магазинах тебя со всех сторон не оглушает музыка.

О том, что выходить в город одному не следует, его уже предупредил Майерс – с разъяснением, что против иностранцев, главным образом американцев, то и дело совершаются злодеяния. Но Таггард всё равно выходил, не ставя об этом в известность Майерса.

Странно было, что враг – ненавистная Америка, – вопреки всем арабским надписям и чужеродной одежде, присутствовала всюду. Молодые люди носили американские джинсы, американские кроссовки, американские майки. На каждом углу попадался какой-нибудь американский ресторанчик фастфуда – «Макдоналдс», «Пицца-хат», «Кентукки-фрид-чиккен», «Бургер-кинг» и так далее, и все они хорошо посещались. И невозможно было не заметить, что особенным успехом, как и всюду в мире, они пользовались у детей и подростков.

Когда ему попалось уже второе заведение с золотой буквой «М», он с любопытством вошёл внутрь, встал в очередь и заказал себе биг-мак. Стоило это пятнадцать риалов, и за едой он подсчитал, что это равно приблизительно четырём долларам. «Недёшево», – подумал он и стал наблюдать за происходящим. Несколько закутанных женщин пришли с детьми, клянчившими главным образом яркие пластиковые фигурки, которые подавались к некоторым блюдам. Они понесли свои подносы в огороженные семейные отсеки. Таггард спросил себя, как эти женщины вообще едят: для каждой дольки картошки-фри поднимают свою паранджу? А как с чизбургерами? Но выяснить это не представлялось возможным, поскольку семейные отсеки были, естественно, защищены от посторонних взглядов.

Таггард снова и снова ходил по городу, наблюдая, старался найти, но сам бы не смог сказать – что. Иногда ему становилось плохо от жары; тогда он брал такси и ехал назад, в «Двенадцать пальм», ложился на кровать в своей кондиционированной квартире и говорил себе, что он уже не мальчик и слишком стар для таких приключений. Но в следующий раз опять выходил, и хотя держался в тени, рубашка все равно прилипала к телу, обгорали нос и лысоватый череп – в тех местах, где волосы росли слишком редко для тою, чтобы прикрыть кожу от солнца. Противозагарный защитный крем от столь яркого солнца не спасал.

Таггард проходил мимо медресе и видел, как молодые мужчины, выходящие оттуда, бросали в его сторону мрачные взгляды. Перед одной такой школой он остановился, держа в руках карту города, притворился туристом и спросил по-английски, где здесь находится «сук Дирах», знаменитый рынок антиквариата. Он знал, что это рядом, за углом, и это без сомнения знали и те, кого он спрашивал, однако те делали жест отрицания и говорили: «No. We do not know». Он благодарил, как это сделал бы турист, снова погружался в свою карту и слышал, как они высмеивали его между собой – подло и ненавидяще. Один предложил отрезать амрикани яйца, другой заметил: почему бы и не голову заодно?

Страха у Таггарда не было. Страх он потерял вместе со своей семьей. Он просто хотел понять.

Но не понимал. Откуда эта ненависть? Саудовская Аравия своим богатством и государственной независимостью была обязана США. Саудовские граждане откровенно любили вещи, которые поставляла всему миру американская экономика. Какие же у них были причины столь страстно ненавидеть американцев?