Михаил Зайцев - Час волкодава

– Едреныть! Как нарисованный! – поразился Андрюха. – Синячище, я говорю, как нарисованный. Клякса ультрамарина в замесе с сажей! Щедрый синячище, едреныть. Я таких больших синяков, едреныть, в жизни не видал. Синяк для Книги рекордов Гиннесса!

– Одевайся, милый. – Марина ласково провела рукой по спине мужа, едва коснувшись кончиками пальцев припухлости под левой лопаткой. – Убедился, Андрей? Синяк в очень опасной области у Кешеньки. Я, если серьезно, переживаю. Светки, моей подружки, мама сказала – возможно, у Кеши ушиб сердца. Утром он жаловался на сердце. Кеша, котик, а как сейчас? Не болит сердечко?

– Нет, отпустило. – Кеша заправил футболку в джинсы, сел за стол, взял из пепельницы до половины выкуренную сигарету.

– Ты б курил поменьше, милый, – сказала Марина, заботливо и с тревогой глядя в глаза мужу. – Лучше поешь. Хотя бы немножко. Не капризничай, котик, покушай. Ну, пожалуйста!

– Нет. Воздержусь.

– А чаю? Чайку слабенького с лимоном и с сахаром сделать? Сладкий слабый чай, я слышала, полезен и для сердца, и для желудка. Если ты вчера отравился мясом в ресторане – тебе, Светкина мама сказала, надо больше пить. Молчи, Андрюша! Говоря о питье, я подразумеваю только чай, понятно? Чайку сделать, милый? Попьешь чайку, желудок полечишь, и сердечко болеть больше не будет...

– Чего ты его спрашиваешь?! – возмутился Андрюха, залпом заглатывая рюмку водки. – Ставь чайник, режь лимон и коньячка чайную ложечку в чашку капни. Петрович, слушай сюда! У меня тесть – сердечник. Таблеток и лекарств не признает, едреныть. Лечится исключительно чаем с коньяком. И знаешь чего? Помогает, едреныть! Вот те крест, помогает!.. А вот еще, вспомнил. С моим дружбаном, Санькой Левчиком, был случай. Заболело у него сердце с похмела...

Андрюха возбужденно, в лицах, рассказывал о похождениях неизвестного Кеше художника-шрифтовика Левчика, страдающего, помимо хронического похмелья, еще и болями в сердечной мышце, а Марина тем временем упорхнула к плите готовить чай.

Поддакивая хмельному приятелю, Иннокентий краем глаза наблюдал за Мариной. Жена оделась сегодня скромно и буднично. Свободного покроя длинная ситцевая юбка. Блузка с короткими рукавами в мелкий цветочек. Волосы собраны в пучок на затылке. Из украшений лишь невзрачный мельхиоровый перстень с мучнистым камнем на безымянном пальце левой руки. А под камушком крупинка.

Марина стояла спиной к Кеше, загородив телом чайные чашки на широкой притолоке старинного буфета. Потянулась к лимону, находящемуся в поле зрения. Взяла лимон. Другой рукой взяла нож. Теперь Кеша видел лишь ее согнутые локти и стройную спину. Марина положила на место половинку лимона, подхватила коробочку с пакетиками растворимого чая. Опять Кеша не видит, как жена манипулирует с чайными пакетиками, кисти ее рук заслоняет спина. Что ей стоит сейчас сдвинуть камешек на перстне и бросить горошинку яда в Кешину чашку? Иннокентий глотнет чайку, ему станет плохо. Напротив за столом сидит друг Андрюша. Колков – свидетель внезапного недомогания Иннокентия. Безусловно, откажет сердце. Не зря же Марина заставила Кешу продемонстрировать синяк, а вчера звонила подружке Светлане, говорила: у мужа пухнет синяк под левой лопаткой. Свидетелей того, как колено ресторанного вышибалы прессовало Кешин позвоночник в районе лопаток, – целый ресторан, а Андрюха засвидетельствует: был разговор о болях в сердечке, не в себе был друг Кеша, бледный, улыбающийся через силу. Яд, наверное, надежный, такой, что дежурная медэкспертиза при рутинном вскрытии вряд ли обнаружит отраву в крови. Ира Грекова, со слов Чумакова, тоже умерла от сердечного приступа в присутствии врачей «Скорой помощи».

Чайник вскипел, когда Андрюха рассказывал, как его кореш, художник-шрифтовик с больным сердцем, однажды уйдя из дому, пропал навеки: – ...Едреныть! Милиция его искала. По телевидению фото показывали, и все без пользы. Пропал. Я думаю, ему гдей-то с сердцем поплохело и помер гдей-то на вокзале, едреныть. Без документов. Свезли Саньку в морг для бомжей и тю-тю... Иээ-х! Помяну-ка я Левчика-сердечника чаркой водки! – Андрюха налил себе еще одну рюмку. – Береги сердце, Петрович, а не то, как Санька, загнешься где-нибудь.

– Типун тебе на язык! – возмутилась Марина. – Не пугай меня так, пожалуйста, Андрюша! Представить страшно, что со мною было бы, пропади Кешенька так же безвестно, как твой друг-художник. Я б сама, наверное, от разрыва сердца умерла!

«Еще бы! – подумал Кеша. – Исчезну бесследно – возникнут проблемы с наследованием жилплощади. Нет, Марина, тебе нужен мой труп. Похороны, слезы, потом оформление документов на права наследования...»

– Поздравляю, Петрович! Удачно женился, – констатировал Андрюха, опрокинув в себя траурную рюмку водки в память о сгинувшем безвестно коллеге-художнике. – Моя холера, когда я на неделю пропадаю и возвращаюсь похмельный, одно говорит – чтоб, говорит, тебя вообще никогда не видеть, говорит... Эх, Петрович, мне б такую жену, как твоя!

«Вряд ли бы Марина заинтересовалась тобой, Андрюха, – прикинул Кеша мысленно. – Твои две комнаты в коммуналке моей Марине не интересны».

– Мальчики, чай! Андрюша! Хватит тебе водку хлестать, а то твоя жена, милая и симпатичная женщина, которую ты, противный мальчишка, обзываешь «холерой», предъявит мне претензии за то, что спаиваю ее Андрюшеньку. На-ка вот попей чайку, Василич.

Марина поставила на кухонный стол перед Андреем дымящуюся чашку горячего чая.

– Чай не водка. Много не выпьешь. – Андрюша щедро плеснул коньяку в свою чашку.

– Вот тебе чаек, милый. – Марина поставила блюдце с чашкой на пустую тарелку Иннокентия. – А вот и мне...

Последняя чашка встала на скатерть, уже не такую белоснежную, уже забрызганную оранжевыми каплями коньяка.

– Нуте-с, мальчики, пьем чай, к сожалению, без тортов и пирож...

Марину перебил телефонный звонок. Еле слышная из кухни телефонная трель в глубине квартиры. Однако достаточно громкая, чтобы все трое ее услышали.

– Я схожу послушаю, кто звонит, – попытался было встать из-за стола Иннокентий.

– Сиди, я сама, – вскочила Марина. – Пейте чай, мальчики, пока он горячий. Я сбегаю.

Марина, досадливо скривив губки, выбежала из кухни, мимоходом погладив мужа ладошкой по щеке.

– Клад, а не баба! – Андрюха, собрав губы трубочкой, шумно втянул в себя слегка остуженный коньяком чай. – Уникальную жену отхватил, дружище, едреныть!

– Андрюха, ты ничего не слышишь? – Кеша прищурился. Он давно заметил – когда люди прислушиваются, они отчего-то обязательно прищуриваются.

Прищурился и Андрей, презабавно вытянув шею.

– Маринка трубку взяла, обратно на кухню идет, по телефону болтает. Чего еще я должен слышать, едреныть?