Кит МакКарти - Окончательный диагноз

— Он — ставленник Пиринджера. Фактически его прихвостень. — Блументаль вновь перешел на заговорщицкий тон. — Говорят, их отношения выходят за рамки чисто служебных. — Блументаль пошевелил бровями и продемонстрировал все свои безупречные зубы.

— А Пиринжер женат?

— Мой дорогой Джон, Адам Пиринджер слишком себя любит, чтобы позволить кому-нибудь заявлять право собственности на себя.

Девушка за стойкой сражалась с ящиком кассы, который явно не поддавался ее чарам и никак не желал открываться.

— Естественно, и сам профессор Пиринджер мало чем способствует разрешению проблемы.

— То есть?

— Ну, во-первых, его характер. У него великие идеи, и он не хочет выслушивать мнения окружающих.

— И они на него обижаются? Он же не первый профессор, пренебрегающий мнением своих коллег.

Блументаль пожал плечами. На его отделении профессор тоже стер с лица земли нескольких личностей.

— Я не в курсе всех интриг и предательств, происходящих в вашем отделении, но теперь ты понимаешь, почему я упомянул чашу с ядом.

— Думаю, половина академических отделений в нашей стране выглядит точно так же.

Блументаль продемонстрировал противоестественное количество резцов, клыков и коренных зубов.

— И все же это крысиное гнездо кое-чем отличается. Думаю, ты уже слышал об убийстве Дженни Мюир.

Похоже, все вокруг горели желанием сообщить Айзенменгеру либо об исследовательской премии, полученной Викторией, либо об убийстве Дженни Мюир.

— Да, что-то слышал.

— Я занимаюсь этим делом.

Теперь настала очередь улыбаться Айзенменгеру.

— А предыдущими убийствами занимался ты?

— Ты прекрасно знаешь это, Исаак.

Блументаль выдохнул через свой переполненный зубами рот.

— Значит, Мелькиор не имел к ним никакого отношения, — с вызывающим видом заявил он.

— Иными словами, ты считаешь, что виноват Мартин Пендред? — осторожно поинтересовался Айзенменгер.

— Конечно, — беззаботно махнув рукой, откликнулся Блументаль.

— Аналогичный способ?

— Практически. — Блументаль не смог удержаться от того, чтобы не поддеть Айзенменгера: — Насколько я помню, ты был твердо уверен в том, что это Мелькиор.

Это не вполне соответствовало действительности. Айзенменгер всего-навсего подтвердил, что убийцей может быть Мелькиор, как, впрочем, и его брат Мартин.

— Что означает это твое «практически»? — осведомился он.

Блументаль скорчил рожу и покачал головой из стороны в сторону.

— Все не так просто, — осторожно заметил он и, словно испугавшись нарушить корпоративную этику, тут же добавил: — Есть некоторые отличия.

И уже в который раз Айзенменгер поймал себя на том, что задается вопросом: «Почему люди не могут быть объективными?»

— И тем не менее ты убежден, что это убийство было совершено тем же человеком, что и предыдущие пять? — не столько с целью получения информации, сколько ради забавы спросил Айзенменгер.

— Конечно, — без промедления кивнул Блументаль — он умел работать в команде.

Айзенменгер почувствовал себя заинтригованным. В патологии редко когда удавалось говорить о чем-либо с такой категоричностью.

— Может, ты позволишь мне взглянуть? — спросил он. — По старой дружбе.

Блументаль задумался.

— А почему бы и нет? Думаю, Гомер не будет возражать. В конце концов, чем больше умов, тем меньше вероятность того, что мы что-нибудь упустим.

Упоминание имени Гомера вызвало у Айзенменгера прилив сарказма. Он вспомнил этого назойливого самоуверенного маленького человечка, испытывавшего неприязнь к любому, кто осмеливался ему возражать.

— Завтра бо́льшую часть дня я проведу в суде — очередное убийство наркомана, — а потом буду писать отчеты. Может, вечером? Скажем, в половине шестого?

— Прекрасно. У тебя есть копии моих отчетов?

— Естественно.

— Тогда в пять тридцать.

Они допили пиво. Девушка за стойкой была поглощена интимной беседой с посетителем, который с ног до головы был покрыт татуировками, насколько об этом позволяла судить видимая часть его тела. Блументаль и Айзенменгер вышли на улицу как раз в тот момент, когда мимо паба с включенными сиренами и проблесковыми маячками пролетели две полицейских машины.

— Опаздывают в паб, — заметил Блументаль.

— Или очень хотят писать, — добавил Айзенменгер.

И оба разошлись в разные стороны, погрузившись во тьму, освещенную неоновыми огнями.

Уилмс шел через темное кладбище, держа под мышкой завернутую в газету порцию рыбы с картошкой. Навстречу ему дул свежий ветерок, предвещавший дождь. Впрочем, Уилмса это не пугало, так как до дома ему оставалось не больше пятнадцати минут хода.

Это была самая короткая дорога от его дома до магазина — она сокращала путь на десять минут. Он шел по широкой аллее, освещенной неоновыми фонарями, которые захватывали своим светом два ближайших ряда надгробий, оставляя остальную могильную братию в кромешной тьме. Большинство избегало эту дорогу после наступления темноты, даже несмотря на фонари, но на Уилмса это не распространялось. Ему доводилось ходить в своей жизни куда более опасными путями, и он полагал, что еще не все они остались позади; освещенная кладбищенская дорожка не могла внушить ему страх, особенно если учесть его небогатое воображение.

Он миновал полуразрушенную часовню, располагавшуюся приблизительно в центре кладбища. Уилмс знал, что она является излюбленным пристанищем местных хулиганов, наркодилеров, похмельных бродяг и других личностей, пользовавшихся ею как местом интимных встреч. И он уже неоднократно писал об этом властям, требуя, чтобы часовня была окончательно разрушена, так как происходящее в ней оскорбляет усопших. Рано или поздно он тоже собирался почить на этом кладбище и недвусмысленно намекал местному совету на то, что не хотел бы, чтобы рядом с его останками продолжала стоять эта часовня.

Увы, его желанию не суждено было осуществиться.

Между досками, которыми были заколочены окна, мелькал огонь. Поравнявшись со зданием, Уилмс отчетливо разглядел его. Затем изнутри раздался тихий женский смех.

Уилмс не стал медлить. В его упорядоченном и прямолинейном мозгу тут же возникло подозрение, без очевидных усилий с его стороны перешедшее в уверенность. По проторенным тропкам его навязчивых идей мгновенно заскользили такие выражения, как «бесстыжая мерзость», «продажная тварь» и «грязные наркоманы».

Он двинулся по направлению к часовне и вскоре увидел, что замок с двери сорван, а сама дверь полуоткрыта. От этого он пришел в еще большую ярость и совсем забыл об осторожности. Не задумываясь о возможной опасности, он толкнул дверь и вошел в часовню.

Свет тут же погас, и ему пришлось остановиться и подождать, пока его глаза привыкнут к темноте.