Доминик Менар - Небо лошадей

— Проходите в гостиную, — неловко сказала мать. — Я приготовлю вам что-нибудь. Может быть, кофе?

В тот момент, когда я проходила мимо нее, она положила руку мне на плечо и прошептала: «Какая ты красивая». Мы с Адемом сели на диван, пока она помогала Мелиху на кухне, должно быть, она не часто принимала гостей, потому что ей понадобилось много времени, чтобы собрать чашки, маленькие ложки и сахар. Наконец она вернулась с подносом и подала его нам, а сама села напротив.

На минуту повисло неловкое молчание, потом наигранно легким тоном она начала рассказывать нам, как они с Мелихом ходили в зоопарк, где он несколько часов разглядывал бурых медведей и ей пришлось купить пять пакетиков арахиса, пока он наконец не устал их кормить. Тут вернулся Мелих с тарелкой печенья, которую поставил на столик, а сам забрался на подлокотник своего кресла, и с этого момента нам больше не нужно было прикладывать усилий для разговора, потому что он болтал без умолку и казался счастливым, видя нас всех вместе. Мы болтали о пустяках, Адем иногда вставлял какую-нибудь шутку, и моя мать начинала неестественно смеяться, но смех застревал у нее в горле; она крошила печенье на край блюдца, как всегда делала раньше, когда была грустной или взволнованной, и, когда блюдце стало полным, она начала рассеянно крошить его в чашку, где оно плавало на поверхности кофе, прежде чем размокнуть и утонуть. Мелих, сидевший на своем подлокотнике, вдруг наклонился и взял печенье из ее рук:

— Бабушка, посмотри, что ты делаешь, — пожурил он ее.

Адем начал смеяться, а она только слабо улыбнулась. Я постоянно чувствовала на себе ее взгляд, она рассматривала мое лицо, волосы, мои сжатые, лежащие на коленях руки, пытаясь наверстать потерянное время, все эти десять лет, но я не могла, я была не в силах вернуть ей этот взгляд. Чуть позже Мелих забрался к ней на колени. Мне казалось, что прошло очень много времени, но часы в гостиной показывали всего восемь часов, и в этот момент увидела фотографии на столике, те, которые я заметила в мой первый приход сюда, — фотографии моего маленького сына в тот день, когда он впервые пошел, еще в детском чепчике, и фотография с карнавала, где он был одет бабочкой.

— Кажется, я знаю одного мальчугана, который уже устал, — сказал Адем, когда Мелих попытался подавить зевок.

Я повернулась и умоляюще посмотрела на него, он подумал, потом спросил:

— Где ты хочешь сегодня ночевать, Мелих? Ты хочешь остаться у бабушки или вернуться домой?

— Домой, — сонно ответил он.

Моя мать наклонилась поцеловать его в лоб.

— Он же вернется, ведь правда, — сказала она совсем тихо, не осмеливаясь взглянуть на меня. — Он же скоро вернется.

— Мы придем еще, — твердо сказал Адем, но я хранила молчание. Я разглядывала свои туфли, еще испачканные мукой, стоящие на этом потертом ковре, который был знаком мне до малейшего рисунка. Мелих сполз с ее колен, подошел и взял меня за руку.

— Мама, пойдем, — сказал он, — пока мы не ушли, я хочу показать тебе свою комнату.

Я сразу встала и с облегчением вышла из комнаты, но, пока мы шли по коридору, у меня появился нелепый страх застать комнату такой, какой я ее покинула, — с разбросанной на полу одеждой, и особенно увидеть окровавленную клетчатую рубашку. Конечно же, все было убрано, моя мать поселила Мелиха в моей старой комнате, на столе теперь возвышалась клетка с Миним, возле стены стояли портфель и ботинки Мелиха. Открыв шкаф, он гордо показал мне аккуратно сложенную одежду на полках и игрушки, целый ящик игрушек, как было возможно, что я не увидела их в прошлый раз?

— Я оставлю Миним здесь на эту ночь, — серьезно заявил он. — Она составит компанию бабушке. Знаешь, ей бы хотелось, чтобы я остался у нее подольше.

Я села на кровать и вполголоса позвала его. Он старательно закрыл шкаф, прежде чем забраться ко мне на колени.

— Значит, это бабушка дала тебе карусель с лошадками, — прошептала я ему на ухо, и он сильно закивал головой.

Я подумала, потом спросила:

— Зачем ты показал мне ее, Мелих? Ведь ты же знал, что я узнаю ее.

Тогда он выпрямился, сложил руки в трубочку возле моего уха и прошептал:

— Потому что я больше не хочу, чтобы у нас был секрет. Это очень тяжело. И тебе, мама, тоже очень тяжело хранить свой.

Я ничего не ответила, потому что он высвободился из моих рук, радостно запрыгал к двери и бросил на бегу:

— Мама, пойдем домой.

Он натянул свои ботинки, поднял портфель и выбежал в коридор. Я встала, взяла его маленькую дорожную сумку и принялась складывать туда одежду из шкафа. Я слышала шум у выхода, слышала, как Адем прощался с моей матерью, как она покружила Мелиха, об этом я догадалась по взрывам его хохота. Потом я услышала, как открылась дверь, они вышли на площадку и начали спускаться вниз, и радостные прощания Мелиха звенели на лестнице.

Я медленно встала и вышла из комнаты. Когда я проходила мимо кухни, мать позвала меня, она стояла, прислонившись к раковине, и нервно мяла в руках тряпку; я догадалась, что Адем ушел, чтобы дать ей возможность поговорить со мной. Она сделала мне знак войти, и, поколебавшись, я послушалась. Она указала мне на стул и сама села возле стола, а я подумала, что она всегда свободнее чувствовала себя на кухне, чем в гостиной. Она принесла с собой чашку, но только для того, чтобы чем-то занять руки, сам кофе уже был никудышным, светлым и густым, похожим на грязь.

— Адем пошел купить конфет в лавку на углу, — сказала она. — Они, конечно, не очень нужны Мелиху после печенья, которое ты принесла, но…

Она часто дышала, ее щеки раскраснелись, теперь это была задыхающаяся, взволнованная пожилая женщина, но, когда она посмотрела мне в глаза, я узнала ее прежний взгляд.

— Я очень надеюсь, что ты не сердишься, Элен, — сказала она, и я сразу поняла, что она повторяла эти слова сотни раз, и все равно ей было очень тяжело произносить их. — Я надеюсь, что ты не сердишься. Я знаю, что ты не хотела меня больше видеть, я пыталась принять это, но, когда родился малыш, это стало слишком тяжело.

Ее руки дрожали, и она скромно зажала их между коленями.

— И я должна сказать тебе еще кое-что. Я все равно все это время пыталась увидеть тебя, — торопливо продолжила она. — Я пряталась в кафе, в ресторанчиках, Адем иногда говорил мне, где можно найти тебя, и я часто видела, как ты проходишь мимо по улице, хотя ты никогда не узнавала меня. Я не смогла бы никогда больше не видеть тебя.

Она подняла голову и попыталась выдержать мой взгляд и вдруг неожиданно выпустила из рук чашку, и та разбилась об пол, выплеснув странную жидкость, почти грязь, усеянную мелкими частицами кофейной гущи.

— Я сделала все, что смогла, — закричала она. — Я пыталась тебя понять, с самого твоего детства. Уверяю тебя, я пыталась понять.