Филипп Ванденберг - Восьмой грех

— А вы уверены, что это не мошенничество? — тихо спросил он, обращаясь к Аницету.

Впалые щеки магистра вмиг покраснели. Казалось, он вот-вот лопнет от злости. Аницет глубоко вздохнул. Но прежде чем он успел ответить, специалист по генеалогии Джо Видденборг положил руку на его запястье и спокойно произнес:

— Не поймите вопрос Мьюрата превратно. Профессор — один из тех ученых, которые оценивают свою специальность выше, чем реальность. Я уверен, что он смог бы доказать вам родство ежа с зайцем или наоборот, если бы только нашел для этого молекулярную гипотезу.

Доктор Дулацек, исследователь клеток, громко рассмеялся. Все как но команде посмотрели на него.

— Наука, — сказал Дулацек, — становится интересной и начинается там, где она для большинства людей заканчивается.

А Мазик, токсиколог, которому была адресована фраза и который держал в памяти тысячи смертоносных формул и мог даже хлебные крошки превратить в смертоносное оружие, добавил:

— Где заканчивается наука, начинается вера, и это, как известно, самая большая проблема человечества.

С этими словами Мазика согласились все присутствующие. Только Аницет оставался безучастным и по-прежнему смотрел на монитор. Каждый из ученых знал, что молчание Аницета опасно. Значит, в любой момент он может разразиться припадком бешенства. Этим и был знаменит магистр.

Аницет был единственным из «пылающих», о котором здесь знали достаточно много. Будучи кардиналом и одним из кандидатов на папский престол, он в последний раз проиграл, ибо выбор был сделан в пользу консервативного кандидата. Аницет не мог простить этого и поклялся отомстить Церкви.

Впрочем, о других жителях замка Лаенфельс можно было сказать то же самое: каждый из них, несмотря на высочайшие достижения в своем деле, оказался непризнанным и разочарованным. Все они потерпели неудачу в карьере и теперь были готовы посчитаться с человечеством по-своему.

Самый суровый закон, а в замке Лаенфельс были невероятно строгие законы, обязывал всех «пылающих» держать в абсолютной тайне свое прошлое.

О Мьюрате, которому дали прозвище Мозг, было известно, что он затаил обиду вследствие того, что его не наградили Нобелевской премией. Оставив университетскую карьеру, он по непонятной причине бросил жену и сбежал, присоединившись к братству. Однако во всех газетах писали о революционном открытии в исследовании генов, открытии, которое превзошло самые смелые предположения, но было проигнорировано Нобелевским комитетом.

Несмотря на то что Аницет и Мьюрат были разными, как белое и черное, они подружились. Жажда науки спаяла их, как два куска раскаленного металла, хотя у них были разные мотивы. По этой причине Аницет всегда отвечал на вопросы Мьюрата сдержанно, даже миролюбиво.

— Да, я уверен, что у нас в руках оригинал плащаницы Иисуса из Назарета, а не подделка. Перед началом проекта я тщательно, всеми доступными средствами отследил историю плащаницы. Будьте спокойны, профессор, я был тогда кардиналом курии и главой тайного архива Ватикана и мог использовать такие средства и возможности, о которых другие только мечтают.

— Кто бы сомневался, — с неприкрытой иронией заметил химик Ван де Беек. Он был самым старшим, и его острого языка побаивались.

Аницет пропустил мимо ушей реплику химика и продолжил:

— Когда в пятидесятых-шестидесятых годах двадцатого века молекулярная генетика праздновала первые победы, в Римскую курию пришло письмо от профессора из Гарварда, Джона Тайсона. Он был фанатично верующим человеком и писал, что его наука может причинить вред Церкви. При этом он упомянул Туринскую плащаницу и описал страшный сценарий будущего Церкви. Я не хочу вдаваться в подробности. Профессор заверял, что будет лучше, если все самые значительные реликвии Церкви признают подделками.

— Довольно абсурдно, — отозвался генеалог Вилленборг. — Но могу себе представить зачем!

— Я тоже, — присоединился Ульф Груна, гематолог.

— Это нам всем хорошо известно, — перебил гематолога Аницет.

Дулацек кивнул.

Но Ульф Груна не унимался и, повернувшись к Аницету, спросил:

— Почему вы так уверены, что кардинал Гонзага нас не обманул?

Вопрос ученого вывел Аницета из себя.

— Я не знаю! — рыкнул он. — Я и не предполагал, что вы будете преследовать меня своими нападками. До этого мне казалось, что мы все в одной упряжке. Может, вам все-таки стоит вспомнить, что кардинал Гонзага — государственный секретарь!

— Точно! Ведь у государственного секретаря есть все возможности, чтобы изготовить фальшивку!

Аницет надменно улыбнулся.

— Господь спасет пас от обмана. Мне не нужно объяснять вам, что это значит для карьеры Гонзаги. Один только факт, что он привез нам плащаницу лично, опровергает все ваши абсурдные домыслы. А впрочем, я знал эту плащаницу как свои пять пальцев еще в то время, когда она хранилась в тайном архиве Ватикана…

— Вы хотите сказать, — перебил его Вилленборг, — что вам знаком объект, который вы считаете оригиналом, и что вы досконально изучили его? — Доктор сделал паузу и, посмотрев на своих коллег, продолжил: — Тогда почему у вас до сих пор нет доказательств, что это оригинал, а не копия, выполненная по заказу Ватикана?

Аницет чувствовал, что все взгляды обращены на него. Подергивающиеся уголки рта выдавали его неуверенность. Он промолчал.

— Все знают, — добавил Мьюрат, — что под Санкт-Петербургом есть склады, где хранятся невероятные вещи, мумии времен Иисуса. На основе их тканей с помощью натрия хлорида любой одаренный мошенник сможет сделать правдоподобную копию. Так же, очевидно, был изготовлен и этот предмет. — Он пренебрежительно посмотрел на экран монитора, где все еще оставались два длинных штрихкода.

Аницет высморкался. Подняв вверх указательный палец, который заметно дрожал, он возразил профессору:

— Предлагаю вам вначале поискать ошибки у себя, они могут быть и в ваших методах исследования. У вас есть самые современные и самые дорогие приборы, но вы не в состоянии сделать каких-либо выводов относительно этой плащаницы. Если вы сомневаетесь в подлинности реликвии, тогда я потребую ответа и с вас. Но пока вы не предъявите доказательств, мы будем считать, что именно в эту плащаницу было завернуто тело Иисуса из Назарета. Я понятно выражаюсь?

Мьюрат недовольно пробурчал:

— Что ж, тогда повторим все сначала. — А потом громко и отчетливо произнес: — Следуя нашему плану, нам придется вернуться на много недель назад. Я надеюсь, вы это понимаете?

Аницет поднял руки.

— Мы должны брать пример с курии. В Ватикане вопросы решают не за день, не за неделю и даже не за месяц. И я думаю, если бы господа кардиналы оперировали другими величинами, то они не справились бы и за годы. Какое значение имеет для нас пара лишних недель!