Майкл Ридпат - На острие

Кальдер пару секунд смотрел на лежащего в глубоком нокауте Карр-Джонса, а затем, резко развернувшись, быстро зашагал к выходу. Чьи-то руки делали неуверенные попытки его схватить, но он их без труда с себя стряхнул.

– Зеро! – раздался голос Тарека.

Он, задыхаясь, мчался к нему.

– Она мертва, Тарек.

– Знаю, – произнес тот, поднимая руки в успокоительном жесте. – Но тебе не следует так выходить из себя. Успокойся.

– Очень даже следует. И ты должен был это понять давным-давно. Это просто необходимо.

– Он идет!

Было всего шесть тридцать утра, но все сотрудники фонда «Тетон кэпитал менеджмент» толпились вокруг Викрама. Место возле телевизора в рабочем помещении было расчищено, а телевизор настроен на канал деловой информации. Шла прямая передача из министерства финансов Италии. Мартель занял место впереди толпы, и его гигантская фигура не позволяла оказавшимся за спиной босса зрителям увидеть, что происходит на экране. Но они не жаловались и лишь толкали друг друга.

На экране появился премьер-министр Италии Массимо Тальяфери, которого сопровождал министр финансов Гвидо Галлотти. В руке Тальяфери держал листки бумаги с заранее подготовленным заявлением.

Мартель просто извертелся, ожидая. Это было невыносимо. Жан-Люк чувствовал, как все его существо наполняется гордостью. За последние несколько дней Мартель совершенно преобразился. Всего неделю назад он пребывал на грани полного отчаяния, сражаясь за свое выживание, но теперь волна катилась в другую сторону и все шло так, как нужно. Он даже сумел заняться любовью с Черил.

Благодаря благоприятной переоценке облигаций ИГЛОО фонд «Тетон» смог проскрипеть до выборов, перебрасывая деньги и ценные бумаги со счета на счет. Первоначально ожидалось, что явного победителя на выборах не будет, но Национальная демократическая партия Массимо Тальяфери сформировала коалицию с Северной лигой, воссозданными христианскими демократами и парой более мелких партий. Тальяфери, как лидер самой крупной партии, стал премьером, а Галлотти был назначен министром финансов. Крупнейшие страны Европы – прежде всего Германия и Франция – сразу же начали кричать о том, что любая попытка Италии выйти из зоны евро будет противозаконной, неконституционной и может привести к штрафам, аннулированию субсидий и даже исключению из ЕС. Но в эти угрозы никто не верил. Особенно не верил в них рынок. ВРТ отправились в свободное падение. Потери Мартеля ликвидировались. Но он не прекратил операций, предчувствуя прибыль. Огромную прибыль.

Тальяфери приступил к чтению текста. Мартель немного понимал по-итальянски, но на экране почти сразу появилась бегущая строка с синхронным переводом. Зрители хранили мертвое молчание.

Вначале Тальяфери говорил о тех обязательствах, которые Италия имеет перед Европой, о долгой истории конструктивной торговли с европейскими партнерами и о решимости правительства продолжать эту практику. На короткое время Мартеля снова начали одолевать сомнения. Он опасался, что Тальяфери не хватит мужества пройти путь до конца. Не исключено, что немцам и французам все же удалось выкрутить ему руки. Вполне может случиться так, что фонд «Тетон» снова погрузится в пучину потерь. Мартель так волновался, что с трудом мог смотреть на экран.

Тальяфери перевернул страницу и посмотрел прямо в камеру, с явным трудом сдерживая улыбку. Он заговорил, и в помещении, где выступал премьер, поднялся страшный шум. Мартелю пришлось ждать пару секунд до появления бегущей строки:

«Следуя духу дружбы и сотрудничества, итальянское правительство объявляет о выходе из зоны евро и о создании новой лиры, с плавающим по отношению к другим валютам курсом».

Вот оно! Помещение взорвалось восторженным воплем. По плечам и спине Мартеля хлопали десятки рук. Все обнимались, поздравляя друг друга. Мартель выпрямился во весь рост и широко улыбнулся.

– Взгляните! Они проводят переоценку долгов! – воскликнул Викрам, показывая на экран, где Тальяфери продолжал рассказывать о процедуре перехода. Переоценка являлась ключевым вопросом. Она означала, что долг Италии должен быть переведен из евро в новую лиру, а это, в свою очередь, вело к тому, что «Тетон» сможет выкупить в новой валюте все облигации, проданные за евро. Поскольку новая валюта наверняка окажется значительно слабее, фонд получит весьма существенную прибыль. А облигации ИГЛОО будут стоить целое состояние.

В голове Мартеля мелькали цифры. Фонд «Тетон» может заработать сотни миллионов. Нет. Пожалуй, больше миллиарда.

Тальяфери закончил, камера переключилась на лиссабонского корреспондента. Рассуждения о возможном выходе Португалии, Греции и Ирландии из зоны евро мгновенно интенсифицировались.

Затем картинка снова сменилась, и Мартель увидел репортера, стоящего перед входом в здание его собственного фонда. Еще толком не рассвело, а журналистская свора уже сбежалась, надеясь получить эксклюзив.

«Мы находимся в Вайоминге, в Джексон-Холл. Пока мы не услышали ни единого слова от известного своей скрытностью управляющего хеджевым фондом Жан-Люка Мартеля. Многие возлагают на него ответственность за тот финансовой кризис, который вынудил итальянское правительство пойти на столь решительные и радикальные меры. Начиная с этого дня Жан-Люк Мартель будет известен как человек, который сокрушил евро».

Лицо Мартеля озарилось широченной улыбкой. Слова репортера ему понравились. Очень понравились. Джордж Сорос сумел сокрушить лишь какой-то фунт.

– Как ты полагаешь, Викрам, не пора ли нам выйти к прессе?

– Ты забрался слишком высоко… Спокойно, спокойно… Не опускай так нос… Боже!

«Пайпер» ударился колесами о посадочную полосу и снова взмыл в воздух, приведя в шок обоих находящихся в нем людей.

– Беру управление на себя, – сказал Кальдер, положил ладонь на рычаг и дал полный газ. Затем он нажал кнопку микрофона и произнес: – «Альфа-танго» заходит на второй круг.

– «Альфа-танго», может, вы позволите нам убрать батут с посадочной полосы?

– Спасибо, Анжела, мы справимся, – с улыбкой проговорил Кальдер, задирая в небо нос машины.

Анжела была самой кокетливой радисткой восточной Англии и обладала потрясающе сексапильным голосом. Она не всегда действовала по инструкции, но зато привлекала кучу пилотов со всей округи. Однако на сей раз девушка совершенно права – наверное, это наихудшая посадка Кена. Во всяком случае, пока. Ученику Кальдера Кену было пятьдесят пять лет, он трудился бухгалтером в Кингс-Линне и был одержим страстью к полетам – страстью, остававшейся неудовлетворенной, несмотря на многие часы, проведенные им и Кальдером в кружении над аэродромом Лангторп. Кальдера мучил вопрос, не летает ли Кен в результате всех этих тренировок все хуже и хуже? Они вместе налетали уже двадцать шесть часов, но до первого соло Кену было еще очень далеко. Сгорбившись в левом кресле, он был скорее похож на застенчивого, не выучившего уроки школьника, нежели на успешного предпринимателя или уверенного в себе пилота.