Дэвид Лисс - Этичный убийца

Вместо того чтобы сразу выйти на улицу, я отправился в свою комнату, напялил кеды, врубил радио и принялся трусить на месте. В первый раз я выдохся уже через десять минут, потом продержался пятнадцать; прошла неделя – и я уже выдерживал полчаса, а еще неделю спустя я решил, что пришло время сделать первый забег.

Я представлял себе, как вернусь в школу победителем, в новой одежде, которую Энди вынужден будет купить, – ведь когда я похудею, старая будет висеть на мне, как на вешалке. Она уже и теперь сидела слегка мешковато. Что поделаешь, придется местным забиякам найти себе другой предмет для насмешек.

Впрочем, я никогда в это особенно не верил – и был прав. В голливудских подростковых фильмах подобные превращения – самое обычное дело, но в реальной жизни такого не бывает. В фильмах какая-нибудь уродина покупает себе новую одежду, делает себе модную стрижку, снимает очки и – алле-оп! – тут же становится первой красавицей в школе. А на самом деле стоит какому-нибудь школьному изгою-неудачнику попробовать подняться на ступеньку выше, как его тут же сталкивают вниз, отрезают ему руки и ноги и заколачивают в деревянный ящик. И когда в сентябре я вернулся в школу, сильный и здоровый, как любой нормальный десятиклассник, они продолжали дразнить меня поросячьей задницей – более того, так продолжалось до самого выпуска.

И все же чудесная мечта подталкивала меня вперед. Я устраивал пробежки, когда Энди уходил на работу, а мама отправлялась куда-нибудь по делам: я не хотел, чтобы они что-нибудь знали – по крайней мере до тех пор, пока я не пробегу без остановки пять миль. Но достигнуть этого результата оказалось куда проще, чем я предполагал, и полтора месяца спустя после моей первой комнатной пробежки на месте я сообщил Энди о том, что готов записаться осенью в команду по легкой атлетике.

– Ладно, – ответил он, растерянно пожав плечами.

Я сразу понял: он раскаивается, что пообещал мне деньги, и теперь всеми силами постарается избежать возвращения к этому разговору.

В легкой атлетике я добился неплохих результатов: меня включили в команду, и во время соревнований я вполне оправдал оказанное мне доверие. В скоростных забегах я не слишком преуспел, зато брал выносливостью, и в беге на длинные дистанции оставлял позади многих соперников и приходил третьим, а иногда даже вторым. Для заявки в университет это был вполне приличный результат: я был даже не самым последним в команде.

Вторая удачная идея осенила Энди более года спустя, на зимних каникулах, когда я учился в выпускном классе. Я лежал на кровати, читал – и вдруг в дверь моей комнаты постучали. Мы поужинали уже два часа назад, и звуки телевизора давно доносились из гостиной, где моя мать наверняка прилегла на кушетку и отключилась, вышивая по канве натюрморт с яблоками, над которым она в своей полудреме трудилась уже месяцев девять.

Энди не стал ждать, пока я отзовусь: он приоткрыл дверь и просунул голову в щель.

– Так-так, что тут творится? Хулиганишь небось?

Я сел на кровати и, развернув книгу на том месте, где закончил читать, положил ее обложкой вверх. Энди выдержал небольшую паузу, опершись о дверной косяк и как-то слишком уж бодро улыбаясь. Его прямоугольные очки в черной оправе соскользнули на самый кончик вздувшегося носа.

– Я думаю, – провозгласил он наконец, – что тебе следует выбрать какой-нибудь университет из «Лиги плюща». [31] «Лига плюща» («Ivy League») – объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США. В него входят Корнельский университет в Итаке, Университет Брауна в Провиденсе, Колумбийский университет в Нью-Йорке, Дартмутский колледж в Ганновере, Гарвардский университет в Кембридже, Принстонский университет в Принстоне, Пенсильванский университет в Филадельфии и Йельский университет в Нью-Хейвене. Лучше, конечно, если это будет Гарвард или Йель, хотя, если что, Принстонский и Колумбийский, конечно, тоже сойдут. Ну и уж в крайнем случае можно пойти даже в Университет Брауна или в Дартмутский колледж.

Сам Энди учился в Университете Флориды, юридическую степень тоже получил в одном из местных колледжей, отнюдь не имевших общегосударственного значения. Но он так говорил, будто знает про «Лигу плюща» буквально все.

– Разумеется, я прекрасно понимаю, – продолжал он, – что ждать финансовой помощи от твоего отца нам не приходится.

Мой отец в те годы жил где-то на Ямайке. Там он работал инструктором по дайвингу и, если верить досужим разговорам, курил марихуану в сумасшедших количествах. В своем воображении я представлял, как он сидит на пляже в окружении растаманов с глазами, затуманенными травой, и лениво попыхивает косяком толщиной с сигару. Многие из моих друзей с увлечением слушали рэгги, но меня раздражали политические потуги Боба Марли, неистовство Питера Тоша, подогреваемое ганжей, и самовлюбленные гимны «Йеллоумена», [32] Йеллоумен (Yellowman, настоящее имя Уинстон Фостер, р. 1959) – диджей с Ямайки, популярный в 1980-е гг. – особенно когда я знал, что мой собственный отец где-то там, далеко, ведет образ жизни белого растамана. К тому же он давно уже перестал выплачивать алименты, и я два года не имел от него никаких известий – с тех самых пор, как теплым апрельским вечером он позвонил мне и пьяным голосом поздравил с пятнадцатилетием (в том году мне исполнилось тринадцать, причем в январе).

– Так, может быть, тогда нет никакого смысла подавать туда документы? – возразил я. Ведь я тогда здорово растерялся, и мне казалось, что если выдвинуть контраргумент, то Энди волей-неволей придется открыть карты. – Ну, если это так дорого.

Мне и в голову никогда не приходило, что я могу поступить в университет «Лиги плюща». Я всегда был уверен, что эти учебные заведения предназначены для богатых, красивых и изящно воспитанных юношей и девушек, похожих на кинозвезд – на тех, у кого есть свои капиталы, управляемые попечителями, ослепительная белозубая улыбка и яркий здоровый румянец, приобретенный на горнолыжных курортах, где они беспечно резвятся все свободное время.

– Если будешь хорошо учиться и достойно сдашь экзамен на аттестат зрелости, – проповедовал Энди, – то получишь от государства приличный грант на образование. Кроме того, моя идея по поводу занятий легкой атлетикой наверняка принесет тебе большие плюсы. Тебе снизят плату за обучение, возьмешь кредит. Ну а если и этого окажется мало, – завершил он с великодушным видом, – уж мы что-нибудь придумаем.

Итак, семя было брошено. Я всегда считал себя человеком умным и талантливым, всегда был уверен, что могу сделать что-нибудь такое, на что способны только умные и талантливые люди. Но Гарвард и Йель – это казалось уже чересчур. Это все равно что стать космонавтом или послом во Франции. И все же Энди высказал идею, и у меня появилась мечта. Я мечтал о тех возможностях, которые открываются перед выпускником университета «Лиги плюща». Можно стать великим историком, или режиссером, или политиком – и как только об этом впервые зашла речь, я тут же решил, что для меня это единственно возможный путь в новую жизнь, никак не связанную с Флоридой.