Мартин Смит - Волки сильнее собак

Женя взял коня, открывая дорогу слону противника. Аркадий сделал ход королем. Слон тут же исчез у Жени в ладони, и Аркадий двинул вперед еще одного жертвенного агнца.

– Но прокурор не хочет сложностей, особенно от строптивого следователя, пережитка советской эпохи, человека, которого «заносит». Одни уверенно идут от одной исторической эпохи к другой, а других «заносит». Мне посоветовали расслабиться, пока «наверху» разбираются, что к чему, и поэтому я сегодня с тобой.

Женя сделал рокировку ладьей, опрокинул короля Аркадия и смахнул фигуры с доски. Ни слова.

Последним номером культурной программы было колесо обозрения. Полный оборот пятидесятиметрового колеса занял пять минут. По мере подъема кабинки расширялся обзор парка отдыха – плавающие по озеру лебеди, роллеры, скользящие по дорожкам, и, наконец, как апогей сквозь плавающую «маскировочную сетку» шелухи от семечек отразилась в воде панорама пасмурного дня Москвы, вспышки золота от церкви к церкви и отдаленные стоны уличного движения и стройки. Женя все вытягивал шею – то в одну сторону, то в другую, словно собирался объять взглядом весь город вместе со всеми его жителями.

Аркадий пробовал найти Жениного отца, несмотря на то, что мальчик отказался назвать его имя или помочь сотруднику милиции составить словесный портрет. Тем не менее Аркадий просмотрел записи московских загсов и военкоматов в поисках семьи Лысенко. На тот случай, если отец был алкоголиком, Аркадий запросил и вытрезвители. Поскольку Женя так хорошо играл в шахматы, побывал в шахматных кружках. Так как Женя боялся милиции, Аркадий просмотрел рапорты задержаний. Осталось шесть подходящих кандидатур, но оказалось, что все эти люди уже долгое время находятся в семинариях, Чечне или тюрьме.

Когда Женя и Аркадий были на самом верху колеса, оно неожиданно остановилось. Карусельщик громко крикнул, что ничего страшного, и помахал рукой. Женя обрадовался, что подольше побудет на высоте птичьего полета, а Аркадий тем временем мысленно перебирал выгоды преждевременной отставки: можно заняться изучением иностранного языка, разучиванием танцев или отправиться в путешествие куда-нибудь подальше. Он с прокурором явно не сработался. Раз уж ты оказался наверху чертова колеса жизни, так сказать, то помни, что есть и низ. А сейчас Аркадий в буквальном смысле находился в подвешенном состоянии.

Колесо дернулось и медленно поехало вниз, Аркадий улыбнулся Жене:

– Рассказать что-нибудь? Знаешь, в Исландии есть привидение, у которого только голова и ноги. Оно игривое, очень озорное, любит прятать вещи, например ключи и носки, а увидеть его можно лишь краешком глаза. Если смотришь на него в упор, оно исчезает. Может быть, это самый лучший способ смотреть на некоторых людей…

Женя не промолвил ни слова, и это означало, что Аркадий для него всего лишь сопровождающее лицо. Когда кабинка достигла земли, мальчик вышел, готовый вернуться в приют, и Аркадий чуть замедлил шаг.

Он ничуть не обиделся на молчание, подумал только, что, очевидно, Женя ходил в парк с отцом и именно так они проводили день. Логика ребенка, видимо, заключалась в том, что если его отец приходил сюда раньше, то обязательно придет снова. Главное – помнить этот день до мелочей. Женя был угрюмым солдатиком, защищающим последний оплот памяти, и ему скорее всего казалось, что любое сказанное Аркадию слово заглушило бы и затуманило образ отца. Улыбка была бы таким же предательством, как сделка с врагом.

На обратном пути из парка зазвонил мобильник Аркадия. Это был прокурор Зурин.

– Ренко, что вы сказали Хоффману вчера вечером?

– О чем?

– Вы знаете о чем. Где вы находитесь?

– В парке культуры и отдыха. Я отдыхаю. – Аркадий следил взглядом за Женей, который воспользовался случаем еще раз обойти фонтан.

– Расслабляетесь?

– Пытаюсь.

– Отдыхаете, потому что вчера вечером были так взвинчены и что-то показалось вам странным, не так ли? Хоффман хочет вас видеть.

– Зачем?

– Вы сказали ему вчера вечером нечто, чего я не слышал, потому что все остальные ваши предположения были полной бессмыслицей. Это самоубийство – однозначно.

– Значит, вы официально установили, что Иванов покончил с собой?

– А почему бы и нет?

– Если вы удовлетворены, тогда не понимаю, зачем я вам, – уклончиво произнес Аркадий.

– Не скромничайте, Ренко. Именно вы открыли эту банку с червями. И вы закроете ее. Хоффман хочет, чтобы вы довели дело до конца. Не понимаю, почему он не возьмет да не уедет домой.

– Насколько я помню, он сбежал из Америки.

– Он хочет получить ответы еще на несколько вопросов. Иванов был евреем, да? Я хочу сказать, что его мать была еврейкой.

– И что же?

– Я просто говорю, что они с Хоффманом два сапога пара.

Аркадий выжидающе молчал, а Зурин подумал, что следователь ждет команды.

– Я выполняю ваши распоряжения, прокурор Зурин. Что прикажете? – Аркадий хотел ясности.

– Который сейчас час?

– Шестнадцать.

– Прежде всего заберите Хоффмана из квартиры. А завтра утром приезжайте на работу.

– Почему не сегодня вечером?

– Утром.

– Если я заберу Хоффмана из квартиры, то каким образом попаду потом туда?

– Лифтер теперь знает код. Он из старой гвардии. Заслуживает доверия.

– И что же, по-вашему, мне следует делать?

– Пусть Хоффман спрашивает все, что угодно. Просто уладьте это дело. Не усложняйте, не тяните, просто уладьте.

– Это означает закрыть или раскрыть дело?

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду.

– Понятия не имею. – Женя как раз заканчивал обход фонтана.

– Тогда выполняйте указания.

– Мне нужен будет напарник, я бы хотел Виктора Федорова.

– Почему его? Он ненавидит бизнесменов.

– Может быть, его будет труднее купить.

– Тогда вперед.

– Я получу свои папки назад?

– Нет.

Зурин повесил трубку. Прокурор, возможно, говорил резче обычного, но все же разговор Аркадия удовлетворил.

Бобби Хоффман впустил Аркадия с Виктором в квартиру Иванова, прошел в комнату и удобно устроился на софе. Несмотря на кондиционер, воздух был прокурен и насыщен алкогольными парами. Волосы Хоффмана были взлохмаченными, глаза красными, а рыжеватая щетина на щеках – мокрой от слез. Одежда была сильно измятой, а куртка, подаренная Пашей, лежала на кофейном столике рядом с бокалом и двумя пустыми бутылками от коньяка.

– У меня нет кода к пульту, вот я и остался, – сказал Хоффман.

– Зачем? – спросил Аркадий.

– Чтобы разобраться.

– Давайте вместе разберемся.

Хоффман наклонил голову и улыбнулся:

– Ренко, поскольку именно вы занимаетесь расследованием, я прошу вас оставить меня и Пашу в покое. Американские органы безопасности и Комиссия по обмену никогда не вешали на меня никаких собак.