Алексис Леке - Хроника обыкновенного следствия

Я только что совершил предумышленное убийство, как бы на него ни смотреть. Простая и очевидная истина. Однако то, что я говорил Электре, такая же истина – я ненавижу насилие и не могу совершать акты насилия. Скажем, почти не могу.

Я уверяю себя, что взорвался, как адское устройство, по воле обстоятельств – ревность, ненависть к похождениям Эмильены, вторжение ОТЦА, моя неспособность действовать, вмешательство Электры, её невыносимое шипение, острое осознание того, что она в первый и последний раз в жизни находилась в моей власти, её бесстыжие приглашения (нет, будем честными, когда она предложила себя, то была уже приговорена), угроза, которую она всегда представляла бы для меня.

Нет, и это не все. Смерть Электры была делом случая. Не приди она сегодня вечером, она была бы жива. Она умерла вместо Эмильены. Я хотел убить Эмильену, а не Электру. Но Эмильены в нужный момент под рукой не оказалось, и я заменил её первой же встречной – первой встречной, бывшей абсолютным символом всего того, что ненавижу в Эмильене. Боже! Я не могу удержаться от смеха. И смех оставляет горечь во рту. Я ничего не стою и в качестве убийцы. Не в силах прикончить жену, следователь убивает её лучшую подругу. Можно сдохнуть от смеха. И после этого я еще осмеливаюсь выпытывать у своих возможных преступников рациональные мотивы их поведения, вызнавать, почему они убили! С ума сошли не убийцы, а следователи, если считают, что можно убивать рационально, по известным мотивам, по логике, по ощутимым понятным причинам, которые легко занести в протокол допроса.

Несмотря на преступление и отсутствие Эмильены, я засыпаю, как ребенок.

Но спать долго не пришлось. В два часа ночи меня будит встрепанная взволнованная Эмильена.

Мой первый рефлекс абсурден – меня охватывает панический страх. Мне кажется, что надо мной склонилась Электра и кричит прямо в ухо. Этот страх не лишен основания. Сегодня ночью Эмильена похожа на Электру, Электру молодую, с гладкой и аппетитной плотью, с некрашеными темными волосами. Через несколько лет Эмильена станет копией своей подруги, и эта ночь уже наградила ее сходством, усиленным землистым цветом лица, налитыми кровью глазами, искаженным ртом и подрагивающими веками.

– Электра умерла! Электра умерла! – повторяет она. – Проснись, Жан, проснись!

Словно Электра оживет, если я проснусь. Наконец я повинуюсь, сажусь и даже спускаю ноги с кровати.

– Сядь и объясни мне все спокойно, – говорю я, протирая глаза. – Что еще случилось?

Она рассказывает путано и с повторами, но главное сказано – по крайней мере, мне так кажется вначале. Она нашла Электру в 11.30 вечера (мы разминулись на полчаса), потеряла сознание, потом явилась полиция, задержала её на два часа, а потом отпустила. К ужасу, что она нашла Электру повесившейся на люстре, примешивается негодование, что её, жену следователя, держали целых два часа, несмотря на гневные протесты.

– Надо было предупредить меня сразу после вызова полиции, я бы тут же вмешался.

– Полицию вызвала не я! Кажется, этим занялись соседи. Когда я увидела её висящей на люстре – она так её любила, – то, похоже, закричала и упала… Это, наверное, переполошило соседей… Другого объяснения не нахожу.

Меня взяло сомнение.

– Почему столь поздний визит?

– Не знаю, хотелось поговорить с ней, объясниться…

– Но ты мне сама сказала, что она находится на лечении сном. Как ты вошла к ней?

– У меня есть ключ, как у нее мой! Мы давно так уговорились. Ах нет, в действительности я хотела показать господину Ван Шпрунтцу Ван Донгена Электры. Он обожает голландскую живопись.

– Значит, ты была с ним?

– Ну да, я же тебе сказала.

Это меняет всё. Зная, что ее подруга в полном отпаде в клинике, Эмильена не находит ничего лучшего, как потрахаться со своим голландцем в пустой квартире. Неудача, она натыкается на труп подруги. Потом прибывает полиция.

– Но тебя полиция отпустила, и ты вернулась домой.

Она распрямляется, как пружина.

– И это все, что ты можешь сказать? Электра умерла при ужасных обстоятельствах, полиция допрашивает меня целых два часа, Ван Шпрунтц задержан…

– Послушай, – говорю я, вставая и направляясь в ванную. – В этот час ничего сделать нельзя. Вернее, одно. Проглоти это и запей водой. А завтра решим, как быть.

Являюсь на работу с опозданием из-за посещения комиссара и короткого разговора с прокурором Республики. Недовольные выражения их лиц красноречивее слов сообщают о неприятностях, связанных с этим делом. Подозрительное самоубийство. Компаньон находился на месте преступления с клиентом-любовником. Отягощающее обстоятельство – полицию вызвали не моя жена, не Ван Хренятина, а соседи.

Полицейские нашли покойную на полу – Ван Штрумпф снял её с люстры (неловкий поступок, который свидетельствует о его невиновности, подчеркиваю я, не встретив ни малейшей поддержки), – а Ван Донген лежал на кровати в спальной (что также ничего не доказывает, сообщил я тем же добродетельным тоном, хотя кое-что это доказывает – Эмильена и Ван Штукен понеслись прямо в спальню, даже не заглянув в гостиную, где висела Электра).

Грязное дело, весьма грязное дело, свидетельствуют выражения лиц облеченных властью чиновников. Каждый из них с жалостью и едва скрытым презрением смотрит на меня. Я их понимаю. Не очень-то подходит следователю быть женатым на женщине, замешанной в гнусном убийстве, закамуфлированном под самоубийство. К тому же, сообщает мне комиссар, свидетели рассказывают о жуткой ссоре компаньонов накануне, причина которой неизвестна.

Уходя из дома, я не стал будить Эмильену. Пробуждение у нее будет тяжелым.

Возвращаюсь к работе. Обвиняемый смотрит на меня со спокойным вызовом, который мне так еще и не удалось принять. В конце концов, клиент у меня не такой уж неприятный. Непонятный, но не неприятный. Никаких заявлений прессе, никакого адвоката, никаких неоправданных требований. Что он сказал бы, узнав о моем поступке? А мадам Жильбер… Я сдерживаю улыбку. Вчера я еще был невиновен. Происшедшее кажется мне адской махинацией. И самое худшее в том, что я здесь в общем ни при чем… Кто мог предвидеть, что Эмильена и её толстый мудак-голландец понесутся трахаться к Электре? Наверное, я… Я знаю Эмильену. Выбор места был ограничен. Эмильена любит устраиваться с удобствами…

Честно говоря, обстоятельства сложились очень странно, а главное – сами по себе.

Мадам Жильбер покашливает. Я с извинением улыбаюсь обвиняемому и секретарю и возвращаюсь к прошлому.

– Скажите, – спрашиваю я обвиняемого, наклонившись вперед, – когда вы убили свою жену, вы действительно хотели её убить?

Мой вопрос застает его врасплох.