Карин Слотер - Кровь отверженных

– Я говорил ей, что нам нужно прекратить.

– Почему вам нужно было прекратить? – прошептала в ответ Лена.

– Я не думал, что нужен ей, понимаете? Считал, что она сильнее меня. Сильнее всех. – У него задрожал голос. – Оказалось, что это не так.

Лена гладила его по затылку.

– Что произошло, Марк? Почему она тебя возненавидела?

– Вы думаете, что она меня ненавидит? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – Вы действительно думаете, что она меня ненавидит?

– Нет, Марк.

Лена откинула ему с лица волосы.

Говоря о Дженни, он перешел на настоящее время. Это бывает, когда люди не могут понять, что любимый человек ушел навсегда. У Лены тоже так бывало, когда она говорила о сестре.

– Конечно же, она тебя не ненавидит.

– Я говорил ей, что я больше не стану этого делать.

– Делать что?

Он отрицательно покачал головой.

– Это бессмысленно, – сказал он, качая головой.

– Что бессмысленно? – спросила Лена, пытаясь заставить его взглянуть на себя.

Он взглянул, и она с ужасом подумала, что он сейчас попытается ее поцеловать. Она быстро отодвинулась и схватилась за подлокотник, чтобы не упасть. Марк, должно быть, заметил, что привел ее в состояние шока, потому что отвернулся и достал еще один платок. Сморкаясь, он взглянул на Джеффри. Лена не смотрела ни на того, ни на другого. Все, о чем она думала в этот момент, было то, что она нечаянно перешла границу, но что это была за граница, она не понимала.

Марк заговорил с Джеффри. В его голосе звучало больше уверенности. Несчастный ребенок исчез. На его место вернулся наглый подросток.

– Что еще?

– Дженни нравилось учиться? – спросил Джеффри.

Марк пожал плечами.

– Ее интересовали другие культуры, другие религии?

– Чего ради? – огрызнулся Марк. – Вряд ли мы когда-нибудь выбрались бы из этого паршивого городишки.

– Значит, не интересовали, – сказала Лена.

Марк сложил губы трубочкой, словно хотел послать воздушный поцелуй, и сказал:

– Нет.

Джеффри сложил на груди руки.

– Примерно с Рождества ты с Дженни раздружился. Почему?

– Надоела, – пожал он плечами.

– С кем еще она встречалась?

– Со мной, – ответил Марк. – С Лэйси. И все.

– Других друзей у нее не было?

– Нет, – сказал Марк. – Да и мы, по сути, не были ее друзьями.

Он небрежно рассмеялся.

– Она была всегда одна. Разве это не печально, шеф Толливер?

Джеффри молча смотрел на Марка.

– Если у вас нет ко мне больше вопросов, – сказал Марк, – то я бы хотел, чтобы вы ушли.

– Ты знаешь доктора Линтон? – спросил Джеффри.

Он пожал плечами.

– Конечно.

– Я хочу, чтобы завтра ты пришел к десяти часам в детскую поликлинику и сделал анализ крови. – Джеффри указал на Марка пальцем. – Не заставляй себя разыскивать.

Марк встал, вытер ладони о штаны.

– Да ладно, приду.

Посмотрел на Лену. Она все еще сидела на полу. Ее голова была на уровне его паха. Он усмехнулся, заметив это. Вскинул бровь, улыбнулся ей наглой улыбкой и вышел из комнаты.

Около шести утра Джеффри выкатился из постели и свалился на пол. Уселся, застонал от боли в голове, попытался вспомнить, где находится. Путешествие в Силакаугу заняло у него долгие шесть часов, и в двуспальную кровать он завалился, не потрудившись раздеться. Фирменная рубашка была измята, рукава задрались выше локтей. Брюки сморщились в коленях.

Джеффри, зевая, оглядывал комнату. Его мать оставила все, как было, с тех пор как более двадцати лет назад он уехал отсюда в Оберн. На двери по-прежнему висел постер с вишневым «мустангом» 1967 года выпуска. Возле шкафа стояли шесть пар поношенных кроссовок. На стене висела школьная футболка, под подоконником – коробка, набитая магнитофонными записями.

Он поднял матрас и увидел стопку журналов «Плейбой». Джеффри собирал их с четырнадцатилетнего возраста. Любимый «Пентхаус», купленный в соседнем магазине, по-прежнему лежал наверху. Джеффри уселся на пятки, начал листать. Одно время он помнил страницы этого журнала наизусть – карикатуры, статьи, снятых в вызывающих позах красивых женщин. Многие месяцы присутствовали они в его сексуальных фантазиях.

– Господи! – вздохнул он, подумав, что некоторые из красавиц стали за это время бабушками, возможно, уже социальное пособие получают.

Джеффри поправил матрас, стараясь не столкнуть при этом журналы, лежавшие с другой стороны. Интересно, видела ли мать, что он тут насобирал? А если видела, то о чем подумала? Зная характер Мэй Толливер, Джефф решил, что она либо все это проигнорировала, либо нашла предлог забыть о своем открытии. Зачем думать о том, что сын может оклеить порнографическими снимками стены всего дома? Мать умела не замечать вещей, которые ей не хотелось видеть. Впрочем, почти все матери такие.

Джеффри вспомнил о Дотти Уивер – вот и она не заметила того, что сделала с собой ее дочь. Ему представилась Дженни Уивер на стоянке у катка. Изображение было четким, словно снимок поляроида: он видел девочку, пистолет, нацеленный на Марка Паттерсона. Марка он различал сейчас во всех подробностях: тот стоял, опустив руки, слегка согнув колени. Смотрел на Дженни. Все это время Марк ни разу не взглянул в его сторону. Даже когда Джеффри застрелил ее, Марк стоял, глядя на землю, где лежало тело.

Джеффри потер глаза, убирая воспоминание. Перевел взгляд на снимок с «мустангом». Подростком он смотрел на него каждое утро. Автомобиль так много для него значил – он был дорогой к свободе. Джефф часто сидел в кровати с закрытыми глазами, представляя, как садится в машину и едет по стране. Он мечтал уехать, вырваться из Силакауги, из материнского дома, стать кем-то другим, не быть сыном своего отца.

Джимми Толливер был мелким воришкой в полном значении этого слова. Он никогда не крал по-крупному и всегда попадался. Он выглядел виноватым и любил поговорить. Язык был его враг: отец не мог утерпеть, чтобы не похвастаться тем, что сотворил. Он удивился больше всех, узнав, что умрет в тюрьме, приговоренным пожизненно за вооруженное ограбление.

К десяти годам Джеффри знал по имени почти всех полицейских Силакауги, потому что они являлись к ним в дом либо по одному, либо сразу все в поисках Джимми. Копы знали Джеффри и всегда старались держать его подальше от своих разборок с его отцом. Тогда это его раздражало. Теперь, сам став полицейским, Джеффри понимал, что копы его берегли. Они не хотели в будущем тратить время на охоту еще за одним Толливером, крадущим газонокосилки из соседних дворов.

Джеффри был в долгу перед этими полицейскими. Не в малой степени был обязан им и своей карьерой. Когда в последний раз они явились к ним в дом, он увидел страх в глазах отца, услышал, как щелкнули наручники, и почувствовал, что хочет стать копом. Город смотрел на Джимми Толливера как на пьянчугу и мелкого воришку, а для них с матерью он был исчадием ада, человеком, терроризировавшим семью.