Ширли Джексон - Мы живём в замке

— Как сделать, чтоб сестрица Мари меня полюбила? — спросил Чарльз; Иона метнул взгляд на меня и снова повернулся к Чарльзу. — Я приехал навестить двух моих милых сестричек, милых сестричек и старого дядюшку, я не видал их столько лет, а сестрица Мари обходится со мной так скверно. Как тебе это нравится, Иона?

Под краном искрилась и набухала капля, вот-вот упадет в раковину. Не буду дышать, покуда капля висит, — и Чарльз исчезнет; но нет, не поможет, задержать дыхание легче легкого.

— Ну, да ладно, — говорил Чарльз Ионе. — Зато меня любит Констанция, а это самое главное.

Констанция стояла у крыльца и дожидалась, пока Иона уступит ей дорогу, но он и ухом не повел — пришлось через него перешагнуть.

— Хочешь еще оладий? — спросила она Чарльза.

— Нет, спасибо. Я тут пытаюсь завязать знакомство с младшей сестренкой.

— Она к тебе скоро привыкнет. — Констанция смотрела прямо на меня. Иона принялся умываться, а я наконец надумала, что сказать:

— Нам сегодня дом убирать.

Дядя Джулиан проспал в саду все утро. Констанция то и дело отрывалась от уборки и подходила к окну взглянуть на него, порой она замирала там с тряпкой в руке, точно позабыв, что надо протирать мамину шкатулку; в шкатулке покоились жемчужное ожерелье, перстень с сапфиром и бриллиантовая брошь. Я выглянула из окна лишь однажды: дядя Джулиан сидел, закрыв глаза, а Чарльз стоял поодаль. Ужасно противно, что он расхаживает там, среди грядок, и под яблонями, и по лужайке, где спит дядя Джулиан.

— Папину комнату сегодня пропустим, — сказала Констанция. — Там теперь живет Чарльз. — Потом она задумчиво сказала: — Может, надеть мамино ожерелье? Я еще никогда не носила жемчуг.

— Но его место в шкатулке. Придется вынимать.

— Вынимать — не вынимать, кому это интересно?..

— Мне интересно — с ожерельем ты станешь еще красивее.

Констанция рассмеялась и сказала:

— Что-то я поглупела. Вздумала зачем-то жемчуг надевать.

— Пускай лучше ожерелье в шкатулке лежит, на своем законном месте, — сказала я.

Чарльз закрыл дверь в папину комнату — не заглянешь; интересно — трогал он папины вещи? Может, положил шляпу, платок или перчатку на комод около папиных серебряных расчесок? И в шкаф, верно, заглядывал, и ящики все выдвигал. Папина комната — над парадным входом, Чарльз глядел из окна вниз, на длинную аллею, что ведет к воротам, — не мечтал ли поскорей дойти до них и убраться отсюда подальше?

— Сколько времени Чарльз сюда ехал? — спросила я.

— Часа четыре. Или пять. До поселка на автобусе, а оттуда пешком.

— Значит, до дома ему тоже четыре-пять часов?

— Ну, конечно. Но пока он не уезжает.

— И сперва ему придется идти пешком в поселок?

— Если ты не подвезешь его на крылатом коне.

— Нет у меня никакого коня.

— Ох, Маркиса. Чарльз вовсе не плохой человек.

В зеркалах играли блики света, а в сумраке маминой шкатулки мерцали бриллианты и жемчужины. Тень Констанции плясала на стене, когда она шла к окну взглянуть на дядю Джулиана, а там, на улице, трепетала и переливалась под солнцем молодая листва. Чарльз проник сюда, потому что порвалась охранная сеть; вот восстановлю эту сеть, и Констанция окажется внутри, а Чарльз снаружи, и он непременно уедет. Надо смыть, стереть его следы по всему дому.

— Чарльз — призрак, — сказала я. Констанция вздохнула.

Я отполировала дверную ручку в папиной комнате — и один из следов Чарльза исчез.

Наверху все было убрано, и мы спустились с тряпками, помелом, мусорным ведром и шваброй — словно ведьмы с прогулки. В гостиной мы протерли золоченые ножки стульев, арфу, и все засияло, даже мамино голубое платье на портрете. Я нацепила тряпку на швабру и смахнула пыль с лепного свадебного пирога на потолке; я слегка пошатывалась, задирая голову, но представляла, будто потолок — это пол, и я просто подметаю и смотрю вниз, на щетку, а сама — невесомая — парю в пространстве; комната раскачивается, кружится… И вот я снова стою на полу, глядя вверх.

— Чарльз еще не видел этой комнаты, — сказала Констанция. — Мама ею так гордилась, и почему я сразу не показала?

— Можно, я вместо обеда бутерброды возьму? Хочу пойти на протоку.

— Рано или поздно тебе придется сесть с ним за стол, Маркиса.

— Вечером, за ужином. Честное слово!

В столовой мы протирали все: и высокие деревянные спинки стульев, и серебряный чайный сервиз. Констанция поминутно бегала на кухню — взглянуть на дядю Джулиана; один раз я услышала, как она засмеялась и воскликнула: «Осторожно, там сплошная грязь!» Она говорила с Чарльзом.

— А куда ты посадила Чарльза вчера за ужином?

— На папино место, — ответила она и добавила:

— У него есть полное право: он гость и к тому же очень похож на папу.

— Он и сегодня там сядет?

— Да, Маркиса.

Я тщательно протерла папин стул, хотя что толку, если Чарльз сядет сюда снова? И все столовое серебро заново перетирать…

Закончив уборку, мы вернулись на кухню. Чарльз курил трубку за столом, и они с Ионой смотрели друг на друга. Табачный дым чужд нашей кухне, и плохо, что Иона опять смотрит на Чарльза. Констанция пошла в сад за дядей Джулианом; я услышала, как он сказал:

— Дороти? Нет, Дороти, я не сплю.

— Сестрица Мари меня не любит, — снова сказал Чарльз Ионе. — Как думаешь, Иона, знает сестрица Мари, как я расправляюсь с теми, кто меня не любит? Тебе помочь с каталкой, Констанция? Что, дядюшка, славно поспали?

Констанция сделала нам с Ионой бутерброды, мы ушли и забрались на дерево: я жевала, примостившись на нижней развилке, а Иона залез на ветку потоньше и караулил птиц.

— Иона, — выговаривала я ему, — не смей больше слушать брата Чарльза.

Иона удивленно таращился на меня: к приказам он не привык.

— Иона, — сказала я. — Он призрак. — Иона прикрыл глаза и отвернулся.

Надо выбрать надежное средство, чтобы прогнать Чарльза. Слабое или неверное колдовство навлечет на наш дом новые беды. Я вспомнила о маминых драгоценностях — недаром сегодня день сверкающих предметов, — но вдруг они бессильны в пасмурный день? Да и Констанция рассердится, если я выну их из шкатулки, — ведь она и сама решила их не трогать. Я вспомнила о книгах: книги обычно обладают недюжинной охранной силой; но папина-то книжка свалилась с дерева, вот и удалось Чарльзу к нам проникнуть; наверно, над Чарльзом книги не властны. Прислонившись к стволу дерева, я размышляла о колдовстве: если Чарльз не исчезнет через три дня, я разобью зеркало в прихожей.

За ужином он сидел напротив меня, на папином стуле, и огромное белое лицо заслоняло серебряный сервиз за его спиной. Он внимательно смотрел, как Констанция нарезает курицу дяде Джулиану, как раскладывает на тарелке — чтобы тому было сподручнее; он пялился на дядю Джулиана, когда тот взял кусочек и принялся перекатывать во рту.