Брижит Обер - Лесная смерть

Иветта бросается открывать. Я сглатываю слюну. Страшно хотелось бы сейчас иметь возможность увидеть себя в зеркале, чтобы точно знать, на что я все-таки похожа. Шаги — чьи-то медленные, а чьи-то — очень быстрые. Кто-то кидается ко мне бегом. И раздается тонкий нежный голосок:

— Здравствуй, Элиза.

Я приподнимаю указательный палец. Виржини кладет свою ладошку на мою руку. Ладошка у нее очень теплая. В этот момент в комнату входит кто-то еще.

— Здравствуйте.

Низкий, глубокий голос. Это он. Поль.

— Здравствуйте.

Другой голос — нежный и спокойный. Должно быть, Элен.

— Прошу вас, садитесь пожалуйста, — произносит Иветта, вкатывая слегка позвякивающий посудой сервировочный столик.

Слышится тихий вздох кожаного диванчика. Должно быть, они сели. Представляю себе, как они сейчас — как бы случайным — взглядом окидывают комнату. Широкие и глубокие кожаные кресла, большой сундук черешневого дерева от Меме, буфет, новейшей модели музыкальная система, телевизор, деревянный журнальный столик, забитые книгами полки, бюро с круглой крышкой, где я храню все свои бумаги… Слышу легкие шаги — это Виржини с интересом обходит всю комнату.

— Только ничего не трогай, Виржини!

— Нет, мама, я только смотрю. Тут есть полное собрание «Бекассины».

Мне оно досталось от отца. Я сохранила его в надежде на то, что когда-нибудь буду читать его нашему с Бенуа ребенку. Однако судьба распорядилась иначе.

— Мне можно почитать одну из них?

— Ну конечно, цыпленок. Вот, держи; да садись-ка сюда.

Иветта усаживает ее в огромное кресло совсем рядом со мной.

— Надо же, дом у вас, похоже, просто колоссальный! — замечает Элен.

— О да, он довольно большой. Идемте, я покажу вам его.

Болтая о каких-то пустяках, они удаляются. Виржини тут же вскакивает с кресла, подходит ко мне. И шепчет мне на ухо:

— Учительница в школе отругала меня за то, что я не знала урока. Но я не могу теперь ничего толком выучить: мне страшно. Понимаю, что это глупо — убивают вроде только мальчиков, но ведь всякое может случиться. А вдруг Смерть передумает и возьмется за девочек тоже? Ты видела фильм, который называется «Смысл жизни»? Папа брал напрокат видеокассету. Там есть такой момент, когда Смерть приходит к людям, которые съели отравленный пирог, чтобы объяснить, что им действительно предстоит умереть.

Она имеет в виду фильм Монти Пайтона. Еще бы я его не видела! Да это был один из наших любимых фильмов, и в моем кинотеатре он шел, по меньшей мере, раз десять. Девочка наклоняется еще ближе ко мне, я чувствую ее легкое теплое дыхание.

— Вообще-то я боюсь Смерти. У нее такое ужасное лицо. Мне бы очень хотелось жить в Диснейленде, в замке Спящей Красавицы.

Даже если бы я и знала, что ей на это сказать — все равно бы не смогла. Иветта с гостями возвращаются: четко слышны их шаги на ламинированном паркете. Беседуют они о погоде, об очередном повышении цен, о домах. Ничего интересного. Виржини умолкла. Судя по всему, вновь взялась за «Бекассину» — то и дело до моего слуха доносится шелест переворачиваемых страниц. Оттого, что она, наговорив мне таких ужасных вещей, столь мирно принялась за чтение, от спокойной болтовни Иветты с гостями в душе у меня возникает чувство нереальности происходящего. Мне и в самом деле трудно поверить, что то, что она рассказывает мне — правда. Внезапно, застав меня врасплох, в мои размышления вторгается теплый голос Поля:

— Мы еще не очень утомили вас своим присутствием?

Похоже, он обращается ко мне?

— Нет, что вы; я уверена, что она, наоборот, очень довольна. Мадемуазель Элиза всегда любила принимать гостей, — вместо меня отвечает Иветта.

Поль вздыхает — так, словно его охватила внезапная грусть. Может быть, мне суждено превратиться в этакий романтический персонаж? И ночью, в тот час, когда луна заливает небо призрачно-белым сиянием, он, лежа в своей постели, вдруг начнет размышлять обо мне? Уж я-то, во всяком случае, почти уверена, что буду думать о нем — о том образе, который сама себе выдумала: стройный худой брюнет с коротко подстриженными волосами, длинными ногами, решительным лицом и светлыми глазами… Наверное, потому, что его голос вызывает доверие, придает мне уверенности в себе… Ведь я чувствую себя такой одинокой. И Элен тоже, судя по всему, женщина довольно симпатичная. Люди, с которыми я наверняка с удовольствием бы общалась — прежде…

Элен, Поль и Иветта весьма оживленно беседуют о политике, о новых городских властях.

Виржини встает, чтобы положить на место книгу. И тут же оказывается совсем рядом со мной — так близко, что я ощущаю тепло ее маленького, благоухающего пенкой для ванны тела.

— Мне кажется, Смерть не очень-то любит свою работу. Но, понимаешь, она вынуждена ее делать, — шепчет мне на ухо девочка. — На нее как бы находит временами нечто, совершенно внезапно — бац, и ей обязательно нужно убить ребенка. Есть один полицейский, его называют комиссаром; так вот он уже много раз меня расспрашивал. По-моему, он очень похож на клоуна: у него пышные желтые усы, а волосы на голове — как солома: я называю его Бонзо. Ему явно очень хочется, чтобы я рассказала о том, что знаю, но я молчу. Никому не могу рассказывать об этом, кроме тебя; ты ведь — совсем другое дело.

Да уж и вправду — нема, как могила. Так значит, полиция все-таки заинтересовалась Виржини. Как, впрочем, наверное, и всей малышней в округе — любой из них мог случайно что-то увидеть.

— Рено ничего не знал о Лесной Смерти, поэтому был очень неосторожен — и тогда Смерть настигла его. Я-то ему говорила, чтобы он не ходил играть в ту хижину. Потому что прекрасно видела, что Смерть так и вьется вокруг него, то и дело расточая улыбки… Но он и слушать меня не стал. Ты-то хоть меня слушаешь?

Приподнимаю указательный палец. Я немного ошеломлена тем, что мне только что рассказали.

— Виржини, что ты там делаешь?

Голос Элен — несколько встревоженный.

— Разговариваю с Элизой.

До моих ушей доносится смущенное покашливание.

— Хочешь чаю? Или шоколада, радость моя? — спрашивает Иветта.

— Нет, спасибо, мадам.

— Виржини, подойди-ка сюда на пару секунд, пожалуйста.

Это Поль.

Виржини замученно вздыхает:

— Ну ни на минуту в покое оставить не могут!

Я улыбаюсь. По крайней мере, у меня такое ощущение, будто я улыбаюсь. Ибо ни малейшего представления не имею о том, отражается ли хоть что-то на моем лице.

— Вам нездоровится, мадемуазель Элиза? — обеспокоенно спрашивает Иветта.

Ну вот вам и результат моей «улыбки».

— К сожалению, нам пора. Друзья ждут нас к ужину. Виржини, ты готова идти с нами?

— Непременно заходите почаще. Знаете… — тут Иветта несколько понижает голос, — у меня такое впечатление, что, с тех пор как она познакомилась с вами и вашей малышкой, она стала чувствовать себя гораздо лучше; ей ведь так одиноко… Мы обе будем очень рады, если вы опять как-нибудь к нам заглянете.