Вольфганг Хольбайн - Немезида: От полуночи до часа кошмаров

Цербер бросил долгий сердитый взгляд на зеркальце и прибавил газу. Мотор взревел, однако автомобиль не стал двигаться заметно быстрее.

— Все было запланировано совсем по-другому. Но на худой конец и это неплохо.

— Ну что вы, мы вам очень благодарны, — поспешно сказала Элен. — Без вашей помощи мы бы не справились. Разве есть еще какая-нибудь возможность, выбраться отсюда? Я имею в виду, без автомобиля.

— В это время? — казалось, вопрос рассмешил Цербера.

— Понимаю, — вздохнула Элен. — А кто это звонил по телефону?

Перемена темы разговора была так неожиданна, что я инстинктивно задержал дыхание и ждал, что Цербер вот-вот вспылит, но он только пожал плечами.

— Кто-то из офиса. Я не запомнил фамилию.

Цербер продолжал мучить мотор, прибавив газу и переключившись на большую скорость. Автомобиль задергался, и, казалось, мотор вот-вот заглохнет. Да, вождение не было коньком Цербера.

— А что вы здесь вообще делаете?

— Мы бы хотели сами об этом знать, — ответила Юдифь.

Каким-то образом, как мне показалось, она поняла, что я чувствовал, потому что она попыталась слегка отстраниться от меня, но это не удалось. Вообще-то мне следовало в поездке на этой колымаге задумываться не о ее бюсте, а только лишь о том, сможет ли Цербер одолеть крутой подъем и не опрокинемся ли мы. Мое левое плечо было вплотную притиснуто к двери, на другой стороне я чувствовал ее буфера, которые довольно мощно выдавались и чувствовались сквозь мою одежду и платье Юдифи. Я был слегка смущен и гораздо больше сердит на себя. Я здоровый, совершенно нормальный молодой мужчина (ну ладно, допустим, не самый молодой, но еще и не старый), я никогда не страдал стеснительностью, просто ситуация была совершенно неподходящей. Даже несмотря на то, что пышка была вовсе не в моем вкусе.

— Так вы сами не знаете, зачем вы здесь? — наконец это дошло до Цербера.

— Мы знаем только, что речь идет о возможности получения какого-то наследства, — с неохотой проговорил Эд. — Больше мы ничего не знаем.

— Наследство? — Цербер наморщил лоб. Потом он улыбнулся. — А я-то думал, что вы с телевидения или что-то в этом роде. А чье наследство?

— Если бы мы знали, нас бы точно здесь не было, — ответила Элен.

К счастью, наша поездка подошла к концу. Автомобиль преодолел подъем, причем мотор не заглох и мы не откатились к подножию холма — теперь перед нами лежал лишь небольшой конец улицы и, собственно, наша цель, старое здание интерната.

При виде этого здания мне почему-то вспомнился прежде всего Мордор, черная крепость злого волшебника Сарумана из «Властелина колец».

К тому же почти ничего не было видно. Здание оказалось неожиданно большим, и это было единственное, что мы сразу увидели. Все, что я сумел разглядеть, это неуклюжая сторожка у ворот и асимметричный кусок тяжелых дубовых ворот, выхваченный светом фар нашего автомобиля из темноты, которые становились при приближении все больше и больше. За воротами начинался угловатый беспорядок из зданий, башен и разрушенных остатков стен, которые выделялись на фоне почти полностью темного неба своей всепоглощающей чернотой. Это зрелище было таким впечатляюще таинственным, что у меня на спине выступил холодный пот.

И дело было не только в том, что полная темнота подхлестывала разыгравшуюся фантазию. Намного хуже было то, что невозможно было увидеть, но что точно было здесь, оно было невидимо и поджидало нас за фасадом, внешне абсолютно нормальным. Это было что-то, с чем нам лучше было бы не встречаться.

— Как жутко здесь! — сказала Юдифь. Она высказала вслух то, что мы все сейчас чувствовали, и все-таки я бы предпочел, чтобы она этого не делала. Есть вещи, которые теряют свою устрашающую таинственность, когда для них находятся слова, но эта странная тишина и безжизненность относились к другому типу. Должно быть, есть глубокий смысл в том, что существует столько легенд, в которых Зло является, стоит только называть его имя.

— Это всего лишь груда старых камней, — сказал Цербер.

Он настойчиво прибавил еще газу, как будто был решительно настроен протаранить запертые ворота, и, хотя я, конечно, понимал, что он не станет этого делать, все же вжался поглубже в кресло, инстинктивно ожидая удара. Рядом со мной Юдифь шумно вдохнула воздух, и даже Элен судорожно вцепилась в свое сиденье.

В самый последний момент Цербер нажал-таки на тормоз. Из-за внезапного торможения автомобиль проскользил некоторое расстояние на покрышках и остановился буквально на ширине ладони перед воротами, однако всего лишь на одну-две секунды, потом медленно тронулся дальше, толкнул с тупым «бэнг» правую створку огромных ворот и, давя вперед, медленно отворил ее.

— Эй! — пытался протестовать Эд.

— Не беспокойтесь, я всегда так делаю, — сказал Цербер.

Он чуть-чуть прибавил газу, и ворота послушно отворились еще шире, поскрипывая на своих древних уключинах. За воротами обнаружился построенный из натуральных метровых камней свод, который вел во внутренний двор. Свет автомобильных фар терялся где-то на середине пути, хотя у меня было ощущение, что его должно было бы хватить гораздо дальше, и на этот раз снова и еще сильнее почувствовал я, что в этой темноте скрывается что-то, что наблюдало за нами, возможно, готовясь уже в этот момент к нападению. Непосредственно рядом с Элен огромная створка ворот с шумом ударилась о стену, как в старых фильмах Бориса Карлоффа, и Цербер одним движением прижал педаль газа почти к самому полу. Автомобиль сделал такой скачок, которого я никак не мог ожидать от этой труды металлолома, и в тот момент, когда створка ворот вернулась в исходное положение, она проскользнула на расстоянии вытянутой руки от задней части автомобиля. Ну слава богу! Эта створка весит около тонны, а то и больше. Если бы она задела автомобиль, она разбила бы его на кусочки. Вместе с содержимым.

— Да, неплохо, — восхищенно выдохнул Эд. — Этот финт всегда удается?

Вместо ответа Цербер снял ногу с педали газа и направил автомобиль в узкий поворот внутреннего двора, мощенного грубым булыжником, так что Юдифь снова бросило ко мне, и она с трудом переводила дыхание.

Здесь внутри было, казалось, еще темнее, чем снаружи. Все, на что хватало света наших фар, оставляло впечатление полного распада и дряхлости. Если здесь действительно когда-то был интернат, подумал я, то в те времена, когда еще не печатали книг, а переписывали их исключительно вручную.

Мы остановились перед сильно выступающей вперед широкой лестницей к когда-то роскошному каменному подъезду, почти полностью развалившемуся, однако со следами былого великолепия. Цербер выключил зажигание, вылез из машины и, тяжело дыша, поднялся на два пролета вверх по лестнице, прежде чем остановиться и обернуться. Он оставил открытой водительскую дверцу. В нее внутрь салона ворвались влажный ледяной ночной воздух и сырость.