Вольфганг Хольбайн - Немезида: От полуночи до часа кошмаров

Банда преследователей догоняла нас. Все чаще в нас попадали камни и куски дерева, которыми они кидали в нас. Они снова нагоняли нас. Они бежали явно медленнее нас, но, тем не менее, они догоняли нас!

— Стой, негодяй! — раздался звонкий детский голос. Он был наполнен той абсолютной злобой и резкостью, которую могут чувствовать только дети. Боже мой, это дети, нас преследовали дети!

Считается, что правду говорят только дети и пьяные. Поэтому в это мгновение я почувствовал, что мы действительно попались в ловушку. Переулок, в который мы свернули, оказался вовсе не переулком, а тупиком. В самом его конце стояло угловатое здание, массивные деревянные ворота которого были заперты. В отличие от большинства домов средневекового города, крыша этого здания была крыта не соломой, а черепицей, а на фасаде здания, по крайней мере, с нашей стороны, не было видно ни одного окна, ни одной двери, вообще ничего.

Все кончено! Не надо мне было доверять инстинкту этих летучих мышей, ведь у меня не было крыльев!

Я все равно бежал вперед, решительно таща за собой девочку, которая уже почуяла безвыходность ситуации и замедлила свой бег. Мы все равно не сдадимся! Никогда! Мы будем бежать до последнего, так дешево мы не отдадим свои жизни!

Что-то просвистело мимо моей головы и исчезло в огненном дожде у стены, может быть, камень, или какой-то метательный снаряд, или горящая летучая мышь. С неба хлынул шквал огня, воздух был такой раскаленный и плотный, что каждый вдох давался с трудом. Мы словно вдыхали жидкий огонь.

— Стой, негодяй! Все-таки ты попался!

Я не поддался искушению оглянуться и потерять драгоценное время, но я знал, что они уже близко. Переулок был довольно коротким, и даже если бы он не кончался этими огромными воротами, которые выглядели настолько массивными, что могли бы выдержать обстрел из корабельных орудий, у нас не было шансов. Они догнали бы нас, прежде чем мы добрались бы до конца этого пылающего адского ущелья. Я должен проснуться, я должен прекратить этот кошмар любой ценой!

Вдруг сквозь действительность (действительность? — ха-ха) проскочил какой-то толчок, случилась крошечная остановка, словно дефект на пленке во время просмотра фильма, который даже не особенно заметен, а только слегка ощущается — и огонь и дым вдруг исчезли, а на их месте заклубились темные дождевые облака, они покрыли все небо над нами. Мы были уже не в Грайсфельдене, во всяком случае, не в средневековом пылающем Грайсфельдене, но все же нас окружали высокие стены из бутового камня и здания с черепичными крышами.

Через несколько мгновений я понял, насколько резко переменилась обстановка, оглядевшись, я, наконец, узнал новые декорации. Это монастырь! Мы находились в крепостном дворе, спустя пять столетий и во многих сотнях метров от пылающих декораций первого акта.

— Сдавайся же! Ты все усложняешь, негодяй!

В этом голосе слышалось так много злости и ненависти, что я остановился как вкопанный и стоял так несколько секунд, прежде чем собрался с силами, чтобы обернуться. Мы убежали из тех декораций, но актеры оказались прежними. Часть наших преследователей была с нами в моем новом кошмаре.

Их было немного, четверо, а может быть, пятеро или шестеро, и хотя странным образом никак не мог узнать их лица, я чувствовал ненависть, которая от них исходила, как прикосновение ледяной руки. Это были дети — маленькие, худые, шустрые — и тем не менее я знал, что мы против них беззащитны. Это как стадо хищных динозавров, которые охотятся на добычу и не остановятся даже перед тираннозавром. Ничего не изменилось.

Не говоря ни слова, я снова обернулся и кинулся бежать дальше. Переулок превратился в длинный внутренний двор бывшего интерната, и все-таки еще оставался единственный выход: ворота, которые находились на верху каменной лестницы. Они были заперты, как и те ворота в конце пылающего переулка.

Еще пятьдесят шагов. Сорок. Тридцать…

Я кинул последний затравленный взгляд через плечо. Рапторы приближались. Казалось, они и двигались совсем как стройные, ужасные рептилии. Я все еще не мог узнать их лица, но они приближались быстро, невероятно быстро. У нас нет шансов!

Двадцать пять. Двадцать. Пятнадцать…

Летучие мыши над нами снова остановились в небе, хлопая крыльями, они застыли на месте во второй раз. Вдруг они резко и под углом бросились как раз в сторону ворот. Еще один миг — и они должны были разбиться всмятку о ворота, глупые летучие лемминги, они вот-вот разобьются об отвесную стену из крепко сколоченных бревен.

Вместо этого ворота внезапно плавно открылись и их створки отъехали назад, пропуская стаю летучих мышей.

Я на мгновение остановился как вкопанный, наблюдая эту странную сцену с расширенными от изумления глазами и открытым ртом, но решил, что сейчас не время удивляться, я подумаю об этом позже (если будет у меня это «позже»). Я бросился вслед за летучими мышами внутрь здания, где нас не ждало ничего, кроме абсолютной черноты. Это не была темнота. А именно чернота. За воротами был не погруженный в темноту холл интерната, за ними просто ничего не было. Даже свет, который должен был падать внутрь через вход, обрывался в воротах, как будто это были ворота в совершенно другой мир, в котором просто не существовали свет и тьма, и я вдруг осознал, как ужасно я ошибся. Эти ворота были не спасением, а лишь началом самого ужасного. То, что ждало нас за воротами, было неизмеримо ужаснее всего того, от чего мы до сих пор убегали. Это не был путь наверх к свободе, это была ступень к новому уровню ада. Данте ошибался. За девятым кругом ада был еще один. А потом еще один. Теперь я не мог сделать и того малого, что раньше, чтобы ускользнуть от наших преследователей. Теперь я мог остановиться. Створки ворот продолжали открываться, они проглотили нас, чтобы уже за нашей спиной снова прийти в движение словно по мановению волшебника и закрыться.

Я остановился, задыхаясь, и обернулся. Темнота была плотная и абсолютная. Никогда ранее мне не приходилось видеть ничего подобного, но по какой-то причине я все еще мог видеть ворота, может быть, не видеть, а воспринимать их наличие каким-то другим, таинственным образом, что нельзя описать обычными людскими понятиями, так как для этого просто нет слов. Я видел их: таинственно колышущиеся контуры в призрачных красках, они находились там, где были ворота. Однако это были не ворота. Их там никогда не было.

Крылья летучей мыши. Створки ворот имели форму огромных крыльев летучей мыши.

Я почувствовал, что Мириам крепко впилась пальцами в мою руку, так что я ощутил боль. На глазах от боли выступили слезы. Я хотел вырваться, но не получилось. Я не мог пошевельнуться, ни один мускул меня не слушался. Я даже не мог посмотреть ей в лицо.