Ли Чайлд - Враг

– Мне показалось, что полковник Гарбер очень напряжен, – заметила она, и я услышал в ее голосе разочарование, как у актрисы, которая провалила прослушивание.

– Он чувствует свою вину, – пояснил я.

– Почему?

– Потому что он убил миссис Крамер.

Она молча уставилась на меня. Машина мчалась на скорости девяносто миль в час, а Саммер смотрела на меня.

– В определенном смысле, – добавил я.

– Почему?

– Это не было совпадением.

– Доктор сказала нам совсем другое.

– Доктор сказала нам, что Крамер умер от естественных причин. Но его смерть каким-то образом привела к тому, что кто-то убил миссис Крамер. А запустил этот механизм Гарбер, сообщив о случившемся в Двенадцатый корпус. Жена Крамера погибла через два часа после того, как стало известно, что Крамер мертв.

– Что вообще происходит?

– Не имею ни малейшего понятия, – признался я.

– А как насчет Васселя и Кумера? – спросила она. – Они летели на конференцию втроем. Крамер мертв, его жена тоже, а двое других пропали?

– Вы же слышали, что сказал Гарбер. Это не наше дело.

– И вы не собираетесь ничего делать?

– Я собираюсь найти проститутку.

Мы выбрали самый прямой маршрут к мотелю и бару. Особого выбора у нас не было. Сначала кольцевая, затем автострада I-95. На дорогах было пусто, все продолжали праздновать Новый год. Мир за окнами казался темным и тихим, холодным и сонным. Повсюду зажигались огни. Саммер ехала быстро, насколько могла позволить себе рискнуть, то есть очень быстро. Дорога, на которую у Крамера ушло шесть часов, должна была занять у нас меньше пяти. Мы остановились, чтобы заправиться, купили несвежие бутерброды, сделанные еще в прошлом календарном году, и заставили себя съесть их, продолжая мчаться вперед. Затем я потратил двадцать минут на наблюдение за Саммер. У нее были маленькие аккуратные руки, и они легко лежали на руле. Она почти не моргала. Время от времени она облизывала губы или проводила языком по зубам.

– Давайте поговорим, – предложил я.

– О чем?

– О чем угодно, – сказал я. – Расскажите мне о своей жизни.

– Зачем?

– Потому что я устал, – ответил я. – И могу уснуть.

– Это будет не слишком интересно.

– А вы попытайтесь.

Саммер пожала плечами и начала с самого начала. Она родилась неподалеку от Бирмингема, штат Алабама, в середине шестидесятых. Саммер не сказала ничего плохого о том времени, но у меня сложилось впечатление, что уже тогда она знала, что для детей есть места и получше, чем бедная черная Алабама. У нее были братья и сестры. Она всегда была маленькой, но ловкой, у нее обнаружился талант к гимнастике и танцам, и в школе на нее обратили внимание. Училась она тоже хорошо, заработала целую кучу незначительных стипендий и перебралась в Джорджию, где поступила в колледж, затем на курсы подготовки офицеров резерва. К этому времени стипендии иссякли, но тут появились военные с предложением оплатить ее обучение в обмен на пять лет службы по окончании. Прошла ровно половина этого срока. Саммер с отличием закончила школу военной полиции. Мне показалось, что она довольна. Минуло сорок лет с тех пор, как армия подверглась интеграции, и Саммер обнаружила, что это чуть ли не единственное место в Америке, где никого не волнует цвет твоей кожи. Но с другой стороны, ее немного беспокоило собственное продвижение по службе. У меня сложилось впечатление, что ее заявление о переходе в 110-й отдел – это своего рода вызов судьбе. Если ее переведут, значит, она останется в армии до конца жизни, как я. Если же нет – уволится, когда пять лет закончатся.

– А теперь вы расскажите о своей жизни, – сказала она.

– Я? – переспросил я.

Моя жизнь во всех смыслах отличалась от ее жизни. Цвет кожи, пол, география, семейные обстоятельства.

– Я родился в Берлине. В те времена из больницы выписывали через семь дней, так что я начал служить в армии, когда мне исполнилась неделя. Я рос на самых разных базах, кажется, побывал на всех, какие у нас только есть. Затем отправился в Уэст-Пойнт. Я продолжаю оставаться военным. И буду им всегда. В общем, это все.

– У вас есть семья?

Я вспомнил записку сержанта: «Звонил ваш брат. Сообщения не оставил».

– Мать и брат, – ответил я.

– Были когда-нибудь женаты?

– Нет. А вы были замужем?

– Нет, – ответила она. – Встречаетесь с кем-нибудь?

– Сейчас нет.

– Я тоже.

Мы проехали милю, потом еще одну.

– Вы можете представить себе жизнь за пределами армии?

– А такая жизнь существует?

– Я там выросла. Возможно, вернусь обратно.

– Вы, гражданские, не перестаете меня удивлять, – заметил я.

Саммер припарковалась перед номером Крамера – вероятно, исключительно для того, чтобы эксперимент был достоверным, – через пять часов с небольшим после того, как мы выехали из госпиталя Уолтера Рида. Мне показалось, что она осталась довольна своим результатом. Она выключила двигатель и улыбнулась.

– Я пойду в бар, – сказал я. – А вы поговорите с парнишкой в мотеле. Прикиньтесь хорошим полицейским. Но сообщите ему, что плохой полицейский скоро придет.

Мы вышли в темноту и холод. Снова спустился туман, подсвеченный уличными фонарями. Все тело у меня затекло, а еще хотелось глубоко вдохнуть свежего воздуха. Я потянулся и зевнул, поправил куртку и посмотрел на Саммер, которая прошла мимо автомата по продаже кока-колы. В неоновом свете ее кожа казалась красной. Я перешел на другую сторону дороги и направился к бару.

Как и вчера ночью, парковка была забита машинами. Легковые автомобили и грузовики окружали здание со всех сторон. Вентиляторы снова работали на полную мощность. Я видел дым и чувствовал запах пива в воздухе. И слышал грохот музыки. Неоновые огни слепили глаза.

Я открыл дверь, и в меня ударила волна шума. Сегодня здесь снова собралось столько народу, что яблоку негде было упасть. Светили те же прожектора. Но на сцене танцевала другая голая девушка. Тот же парень с грудью, похожей на нефтяную бочку, пристроился в тени за конторкой. Я не видел его лица, но знал, что он смотрит на мою форму. Там, где на лацканах куртки Крамера имелись скрещенные кавалерийские сабли и идущий в наступление танк, у меня были скрещенные кремневые пистолеты, сверкающие золотом, – знак военной полиции. Не самый популярный в таком месте.

– Плата за вход, – сказал тип за конторкой.

Я едва его расслышал, так громко вопила музыка.

– Сколько? – спросил я.

– Сто долларов, – ответил он.

– Не думаю.

– Ладно, двести.

– Очень смешно, – откликнулся я.

– Мне не нравится, когда сюда заходят копы.

– Не понимаю почему, – удивился я.

– Посмотри на меня.

Я посмотрел и ничего особенно интересного не увидел. Луч прожектора высветил большой живот, широкую грудь и толстые предплечья, покрытые татуировками. Руки по форме и размеру напоминали замороженных цыплят, почти на всех пальцах красовались массивные серебряные кольца. Однако плечи и лицо громилы оставались в тени. Словно он наполовину прятался за занавеской. Я разговаривал с человеком, которого не мог разглядеть.