Харлан Кобен - Невиновен

– Короче, – начал Середняк, и его поставленный за годы юридической практики баритон заполнил кабинет, – какова будет линия нашей защиты?

– Валить вину на другого парня, – ответил Мэтт.

– Какого другого парня?

– Да, на него.

– Не понял?

– Обвиним кого получится. Этого Штермана, твоего зятя и бывшего лучшего друга, его зама, исполняющего обязанности, черта в ступе, аудиторскую фирму, банки, совет директоров, сотрудников нижнего звена. Заявим, что некоторые из них – жулики. Мол, одни совершили ошибки невольно, неосознанно, а кое-кто и сознательно. А дальше пошло-поехало.

– Но разве это не противоречит?.. – Середняк сложил руки на груди, насупил брови. – Обвинение в злом умысле и случайных ошибках? – Он поднял голову, кивнул и расплылся в улыбке. Сознательно и неосознанно. Середняку это нравилось.

– В общем, спутаем все карты, – продолжил Мэтт. – Обвиним множество людей, но никого конкретно. Ну и жюри присяжных неизбежно придет к выводу, что в фирме явно что-то неладно, а вот кого винить – непонятно. Закидаем их фактами и цифрами. Рассмотрим каждую вероятную ошибку, каждое i, с точкой и без. Станем притворяться, будто докапываемся до каждой мелочи. Все подвергать сомнению. Сомневаться в каждом.

– Ну а что насчет бар-мицвы?

Штерман выбросил на церемонию бар-мицвы своего сына два миллиона долларов, она включала чартерный перелет семейства и всех гостей на Бермуды. Праздник снимался там на видео с системой звучания «долби сэрраунд». Эту пленку грозились предъявить суду.

– Вполне законные деловые расходы, – промолвил Мэтт.

– Как это?

– А ты посмотри, кто там был. Исполнительные директора крупнейших фармацевтических концернов. Оптовые покупатели. Правительственные чиновники из администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами, которые раздают разрешения на эти самые лекарства, а также гранты. Врачи, ученые, прочие лица. Наш клиент завоевывал и угощал своих клиентов – вполне легитимная деловая практика в США со дня Бостонского чаепития. [3] В декабре 1773 года в знак протеста против беспошлинного ввоза английского чая в Северную Америку члены организации «Сыны свободы» проникли на английские корабли в бостонском порту и выбросили в море партию чая из 342 сундуков. И вообще, он делал все это исключительно в интересах компании.

– Ну а тот факт, что предлогом для вечеринки стала бар-мицва его сына?

Мэтт пожал плечами:

– И это свидетельствует в его пользу. Штерман очень умный человек.

Середняк скроил гримасу.

– Ты только вдумайся. Если бы Штерман сказал: «Устраиваю грандиозный прием, чтобы завоевать важных клиентов», – тогда это вряд ли помогло бы ему установить отношения, которых он так добивался. Но Штерман со свойственной ему талантливостью нашел более тонкий предлог. Пригласил нужных деловых людей на бар-мицву родного сына. Застал их, что называется, врасплох. Они сочли, что очень мило со стороны Штермана пригласить их на такой волнительный домашний праздник, наверняка были даже польщены. Штерман как истинный гений своего дела проявил творческий подход.

Середняк изогнул брови дугой и нерешительно кивнул:

– Да, это мне нравится.

Мэтт умолк. Проверил свой мобильник, убедился, что зарядка не кончилась. Посмотрел, не поступали ли какие сообщения, не было ли неотвеченных звонков. Ничего.

Середняк поднялся.

– Завтра еще потолкуем? Подготовиться надо как следует.

– Конечно, – ответил Мэтт.

Середняк ушел. В кабинет заглянула Роланда. Потом оглядела коридор в том направлении, куда двинулся Середняк, провела пальцем по горлу, изобразив, что ее тошнит. Мэтт взглянул на часы. Пора ехать.

Он торопливо направился к стоянке фирмы. Взгляд рассеянно скользил по машинам. Томми, дежурный парковщик, махнул ему рукой. Мэтт рассеянно кивнул в ответ. Место его автомобиля находилось в самом заднем ряду, прямо под водосточной трубой. Даже на стоянках, подумал он, ему указывают его настоящее место.

Кто-то из рабочих мыл зеленый «ягуар», принадлежащий одному из основателей фирмы. Мэтт обернулся. Один мотоцикл Середняка тоже стоял здесь, прикрытый прозрачной сеткой. Неподалеку виднелась перевернутая и забытая кем-то тележка для покупок. У нее отсутствовали три колесика из четырех. Кому могли понадобиться три колесика от тележки для покупок?

Взгляд Мэтта устремился на улицу, по которой мчались автомобили, в основном такси. И тут он заметил серый «форд-таурус». Наверное, потому, что номер почти совпадал с инициалами Мэтта. Он всегда отвлекался на подобные мелочи.

В машине, оставшись наедине со своими мыслями, Мэтт вдруг сделал другое, крайне неприятное для себя открытие.

Ладно, подумал он, стараясь изо всех сил сохранять спокойствие. Предположим худший вариант: то, что он видел на экране мобильника, имело место в действительности. Тогда зачем Оливия послала ему эту картинку? В чем смысл? Она хотела, чтобы ее застукали? Или же то был призыв о помощи?

Концы не сходились.

А затем он понял одну важную вещь: Оливия ему ничего не посылала.

Да, картинка пришла по ее телефону, но Оливия – если считать, что та женщина, платиновая блондинка, действительно была Оливией, – не знала, что камера направлена на нее. Он еще раньше подумал об этом. Жена была объектом съемки, героиней фильма, если угодно. Но не оператором.

Тогда кто послал ему это? Мистер Иссиня-Черные Волосы? Если да, то кто тогда снял его в самом начале? Сам, что ли?

Ответ: нет.

Мистер Иссиня-Черные Волосы шевелил ладонью, словно махал кому-то. Мэтт вспомнил, что на пальце у него блеснуло кольцо, так, во всяком случае, ему показалось. Он определенно не хотел видеть эту картинку снова. Но думал о ней. Может, то было свадебное кольцо? Нет, вроде бы он носил его на правой руке.

Кто снял на камеру мистера Иссиня-Черные Волосы? Оливия? Тогда зачем она послала снимок ему? Или же эту картинку Мэтт получил по ошибке? Например, кто-нибудь набрал не тот номер телефона? Вряд ли. Был ли в той комнате кто-либо третий?

Мэтт не знал ответа на этот вопрос. Размышлял над ним еще некоторое время, потом сдался. Оба звонка поступили с мобильного телефона жены, это неоспоримо. Но если у нее интрижка на стороне, зачем сообщать о ней? Следовательно, ответ, или вариант, один. Звонила ему не Оливия.

Тогда кто?

Мэтту снова вспомнилась грязная ухмылка на лице брюнета, и его чуть не стошнило. Правда, в молодости он был более чувствительным. Сейчас даже странно представить, что он, Мэтт Хантер, был таким чувствительным. Он плакал, когда его команда проиграла баскетбольный матч, причем игра являлась проходной. Любой пустяк мог вывести его из равновесия на недели. Все изменилось в ту ночь, когда умер Стивен Макграт. Если и может научить чему тюрьма, так только жестокосердию и сдержанности. Ты ничего не показываешь. Никаких эмоций. Никогда не позволяешь себе никаких чувств, поскольку этим могут воспользоваться или просто отобрать у тебя объект, вызывающий приятные чувства. И вот теперь Мэтт пытался сделать то же самое. Подавить тревожное ощущение, возникшее где-то в самом низу живота.