Олег Андреев - Вокзал

На следующий день они разъехались по домам на каникулы. Она обещала Андрею писать, а он ей. Но у себя дома Оксана встретилась со своим давним одноклассником по общеобразовательной школе. Они оказались у него дома, когда его родители были на работе. Огромная кровать была в их распоряжении, ванна, интимный свет в спальне. Все как у взрослых. И здесь уже она постаралась повести себя как опытная женщина. Долго целовала его в губы, гладила между ног.

Он тоже проявлял заботливую активность. Однако снова, когда они перешли от ласк к главному, Оксана ничего не испытала, кроме боли и нетерпеливого желания, чтобы все это поскорее закончилось.

И только когда в ее жизни появился Олег Павлович. Олег… О нем в последние месяцы она вспоминала редко…

«Матвеевна, сходи, пожалуйста, убери в кассовом зале. Там какой-то неряха растерял деньги. Граждане, я ведь просила Матвеевну. Чего вы все ломанулисъ? И вообще я пошутила».

Оксана улыбнулась. Мысль прервалась, Оксана пошевелилась на диване, он тихонько скрипнул, и она снова замерла, прислушиваясь к голосам в кабинете. А гости Ларина, похоже, уходить не собирались.

– Вы понимаете, что за фигура Кантемиров? – продолжал разговор в кабинете полковник Чернов. – И что может быть, если с ним что-то произойдет. Вообще, как повлияет это на ход военных действий. – Леонид Константинович любил иногда взглянуть на проблему, которой занимался, глобально…

– Конечно, мне все ясно, – серьезно ответил Ларин.

Сам же с неприязнью подумал, что его сейчас учат, как мальчика. А Виктор Андреевич этого не любил. Но что делать? Этим ребятам перечить – себе дороже.

– Возможно, от нашей сегодняшней бдительности будут зависеть жизни многих людей, – вошел в роль оратора полковник Чернов. – Это же всегда цепочка. Мы здесь провороним, а там обострится конфликт. И разбираться пошлют желторотых мальчиков. И снова десятки, сотни смертей. Да что я вас агитирую. Вы же умный человек и сами все прекрасно понимаете.

– Да, к сожалению, за эти политические игры расплачиваются наши молодые ребята, – стараясь подстроиться под высокую интонацию полковника, проговорил Виктор Андреевич.

«Какой еще Кантемиров? – подумала Оксана, особо не вслушиваясь в разговор в кабинете. – И почему от того, случится с ним что-то или нет, зависят жизни многих молодых ребят?»

Она вспоминала своего первого настоящего мужчину. Олега Павловича. Когда она увидела его, ему было около тридцати. Он появился в их училище на предпоследнем курсе сменил неожиданно заболевшего педагога по характерному танцу. И сразу же, как Оксане показалось, страшно невзлюбил ее. Несколько месяцев он просто издевался над ней в балетном зале, не давая ни на минуту расслабиться. И каждый раз после его занятий она уходила из зала в слезах. Это потом уже она поняла, что стояло за этой жесткостью и издевательствами.

– Колено в сторону! Выворотность в паху! Ты плохо меня слышишь? – Он грубо кричал на нее во время урока и больно бил по коленям, по спине, по рукам.

Тяжело дыша, не решаясь вытереть стекавший по лицу пот вместе со слезами, от которых перед глазами постоянно стояла пелена, она испуганно смотрела прямо перед собой, боясь сделать лишнее неверное движение. А он продолжал истязать ее возле балетного станка, как будто бы забыв, что в балетном зале еще двадцать учеников, с недоумением поглядывающих на очередную экзекуцию самой талантливой и яркой учащейся группы – Оксаны Панчук. Даже особенно злорадные из них, отдыхая после урока в раздевалке, были в недоумении:

– Да чего он к ней привязался? Девка пашет больше всех. Выворотность – дальше некуда! А ему все мало…

Казалось, Олега Павловича настолько все раздражало в Оксане, что он готов был ее убить. И потому каждый раз перед уроком характерного Оксана испытывала такой ужас, что с трудом могла переступить порог репетиционного зала.

А как-то они отрабатывали экзаменационный цыганский танец из «Дон Кихота».

Олег Павлович требовал от Оксаны, измочаленной беспрерывными повторениями партии, несовместимых вещей – женского мягкого толчка перед прыжком и затяжного мужского полета. А главное, он снова не давал отдыхать. Репетиция длилась уже почти два часа. Шестнадцатилетняя балерина была близка к обмороку. В какой-то момент она расслабленно приземлилась на ногу и, вскрикнув, больше не поднялась.

Стопа ее быстро распухла и посинела. Олег Павлович понял, что репетиция закончена, и, выругавшись, сильно хлопнул дверью. А Оксану увезли на «скорой» в травмпункт. К счастью, кости были целы. Но небольшое растяжение связок было. И потому двухнедельный покой Оксане был гарантирован.

Но через четырнадцать дней она вернулась снова в училище. И первое, что ей тогда необходимо было сделать, – это отнести акт о рабочей травме на подпись Олегу Павловичу. У Олега Павловича был в тот день выходной. И ей пришлось идти к нему в гостиницу. Для него – приглашенного по контракту на учебный год педагога из Москвы – училище снимало номер в ближайшей гостинице.

Когда Оксана постучала и вошла в номер, Олег Павлович сидел за письменным столом. Он раздраженно оглянулся на нее, и вдруг взгляд его резко изменился.

Что-то дрогнуло в его лице, и глаза сделались пронзительно-нежными. А дальше все произошло стремительно и неожиданно. Она много раз потом вспоминала эти моменты, но так и не могла уложить их у себя в голове в четкой и ясной последовательности. Только остро помнила первый его шаг к ней и резкий, грубый поцелуй в губы. Она попыталась несмело отстраниться, еще плохо понимая, что происходит. Но он жестко удержал ее лицо в своих ладонях и снова больно сжал ее губы своими. И почти сразу она почувствовала его язык, бесцеремонно вторгающийся между ее губ.

Не давая ей опомниться, его руки властно скользнули по ее спине вниз. Она, ошалело хватаясь за них, попыталась остановить его. Но он снова не дал это сделать, грубо ударив ее по рукам. И в следующую минуту она оказалось брошенной на кровать. Еще мгновение, и ее брюки были сорваны с бедер. А рубашка задрана вверх, оголяя грудь.

Он лишь на мгновение тогда смог прийти в себя и остановиться, чтобы задать один странный вопрос:

– Ты была уже с мужчиной? Ты же понимаешь, я просто не имею права быть у тебя первым.

– Была, была, – быстро зашептала она, боясь того, что он сейчас возьмет себя в руки и не решится на близость с несовершеннолетней ученицей.

Когда после она вспоминала эту их первую близость, длившуюся несколько минут, то всегда чувствовала удушливое волнение. Именно неожиданность, стремительность, властность и даже грубость придали их первому занятию любовью такое острое и ни с чем не сравнимое ощущение. Все неудобства, страхи, вопросы и размышления – что и зачем – ушли на второй план. И именно тогда она испытала первый в своей жизни оргазм. Потом были нежность, обучение искусству любви. И три месяца упоительного счастья и блаженства. А после все пошло прахом.